Олег Дивов - «Если», 2017 № 02 (249)

Боевые действия, развернувшиеся на борту «Свободы», оставили после себя кое-какие разрушения: сломанные переборки, выбоины в стенах, пятна крови, беспорядок во втором трюме, где развернулось главное сражение, да еще мистическим образом закупорившийся второй канализационный колодец.

— Так точно! — Куниц вытянулся и даже отдал честь, приложив ладонь к меховой шапке. — Работы продвигаются согласно графику! Полное устранение — двадцать два часа! Проводится диагностика обшивки и…

Нордстрем слушал, постепенно успокаиваясь.

Ничего, скоро жизнь на борту войдет в обычную колею, дайте только закончить этот безумный рейс.

— А еще… — закончив доклад, боцман смущенно кашлянул. — Нас опять позвали. Вечером.

— На торжество? — с ужасом спросил Нордстрем.

— В честь победы, — объяснил Куниц. — Обещали много вкусного и интересного, — наморщив лоб, он начал перечислять. — Расскажут нам Олонхо, это легенды такие, длинные, с песнями и стихами, про подвиги всякие… Нюргун Боотур Стремительный.

Капитан застонал, обхватил голову, внутри которой вновь зарождалась пульсация.

— Кашу из рыбы и морошки, оленьи внутренности, куэр-чех, — продолжил боцман, — жареный таман, вяленая утка… Монтобелли уже согласилась, и Ахмед с Мухаммедом.

— Эти-то куда? — вяло удивился Нордстрем.

— Ну так свинины там не предложат, — Куниц осклабился.

— Да уж. А ты, я смотрю, прикипел к этой своей Анне? И не скрываешь?

— Чего там, — боцман махнул рукой, щетинистая физиономия его побагровела. — Анна такая, коня на скаку остановит и в горящий дом войдет…

— Зачем? — спросил Нордстрем.

— Что «зачем»?

— В горящий дом? Пожарные же есть, спасатели всякие… — тут капитан осекся. — Хотя догадываюсь, что не в Якутии, где до них тысяча верст, и все лесом…

Куниц нахмурился, глянул на начальство так, словно засомневался в трезвости его рассудка.

— Так что передать? Придете? Или нам без вас отдуваться? — спросил он.

— Приду, — ответил Нордстрем без малейшего энтузиазма в голосе.

Если на борту затевается очередное безумство, то капитан должен его возглавить! Все равно ему придется, если что, отвечать за последствия.

Выгружаться пришлось в такую снежную бурю, какой Нордстрем раньше и представить себе не мог. Но задерживаться на Хель они не имели возможности, а прогноз выглядел слишком неопределенным, синоптик не мог сказать, когда погода изменится.

Так что пришлось открывать люки и опускать рампы в минус двадцать пять при бешеном ветре и хлещущем снеге под завывания бродивших вокруг корабля неведомых хищников. Работали как сумасшедшие, в холод и буран, днем и ночью, причем команда не отставала от колонистов.

Фернандао, выглянувшее наружу на полчаса, простудилось и лишилось голоса, но это никого не расстроило. Многие заработали обморожения, в том числе пострадало и ухо Нордстрема, ставшее белым и жестким.

Сейчас оно оттаивало под теплой шапкой и болело, как зуб с дыркой.

Капитан стоял у «горловины» третьего трюма, опустевшего пятнадцать минут назад, и смотрел в бинокль, как внизу, в снежной пелене суетятся люди и машины — возводятся каркасные жилища, сортируются контейнеры, вездеходы трамбуют дорогу к реке. При мысли о том, что «Свобода» через час-другой взлетит, и он больше никогда не увидит ни Семена, ни остальных, Нордстрему почему-то становилось грустно.

Вроде бы столько проблем создали эти типы, а смотри-ка ты!

На Хель подкол вернется, только если колонисты решат сдаться, и не факт, что этим подколом окажется именно его корабль.

— Э-э… Капитан… — послышался голос Куница, и Нордстрем опустил бинокль.

Боцман был облеплен снегом с ног до головы, а из-под шерстяной шапочки-маски виднелись только сконфуженные глаза.

— Разгрузка закончена, — сообщил он, и отвел взгляд. — Разрешите обратиться… ну. Кхм… — таким растерянным венгра или австра на борту «Свободы» не видел никто. — Собираюсь как бы… остаться…

— То есть дезертировать? — спросил Нордстрем.

В людях он все же немного разбирался, Куница за пять лет узнал как облупленного и давно понял, к чему идет дело, чем закончится интрижка бывшего уже гомосексуалиста с дамой, которая и «коня на скаку, и в горящий дом».

Боцман побагровел так, что краснота пробилась даже через черную шерсть маски.

— Вы можете записать меня убитым в схватке с пиратами, — предложил он.

— Нет. Тогда мне нужно будет предъявить твой труп, черт возьми. Бюрократы!

— Тогда пишите дезертиром, — Куниц махнул рукой и повесил голову.

Какой ценой бывшему вояке далось это решение, Нордстрем мог только догадываться.

— Ладно, укажем, что мятежники увели тебя силой, — заявил капитан. — Иди уж. Счастья вам и детиш…

Довести фразу до конца не успел, поскольку всхлипнувший боцман качнулся вперед и стиснул начальство в медвежьих объятиях. Забормотал что-то невнятное, то ли плача, то ли смеясь, а затем побежал по опущенной рампе вниз, туда, где ждала его монументальная Анна.

Место Куница заняла Монтобелли: помада смазана, тушь потекла, глаза опухли.

Понятное дело, с Семеном прощалась… или не прощалась, а кое-что замышляла?

— Капитан… — начала она.

— Нет! — отрезал Нордстрем.

— Что «нет»? — крохотная итальянка даже отступила на шаг.

— Если ты хочешь остаться на Хель, то я запрещаю! Черт возьми, через мой труп! Без боцмана мы обойдемся, но без врача — никак! Если надо — силой тебя остановим! Я…

Тут Нордстрем увидел на лице Монтобелли неприкрытое изумление и осекся.

— Вы не в себе, капитан? — поинтересовалась она, вскидывая подбородок.

— Нуда… хм… есть маленько, — пробормотал он. — Что у вас?

— Хотела напомнить, что завтра у нас срок планового профилактического осмотра.

Услышав это, Нордстрем облегченно вздохнул и, несмотря на мороз и бушующую метель, ему стало тепло.

— Об этом позже, — буркнул он. — Вот дезинфекцию трюмов надо провести сегодня. После животных…

— Хорошо, я прослежу, — и Монтобелли, глаза которой подозрительно блестели, удалилась внутрь корабля.

Но надолго Нордстрем в одиночестве не остался. Не успел перевести дух, как к нему поднялась «святая троица» во главе с Семеном: рыжий улыбался, отец Васильевич пылал исхлестанной ветром мордой, Урсун щурился и вертел головой, точно суслик-дозорный.

— Ну что, время прощаться, — сказал капитан. — Надеюсь, у вас тут все получится.

Нет, он настоящий швед, потомок викингов, он не покажет эмоций!

— Выпей, сын мой. Тебе надо, — отец Васильевич извлек из-под мантии булькнувшую фляжку.

— Что это?

— Самогон, — сообщил Урсун. — На рогах оленя, на печени нерпы и когтях медведя.

Отхлебнув, Нордстрем выпучил глаза и едва не заорал, по глотке прокатился настоящий огненный шар, ухнул в желудок и завозился там, пуская в стороны тонкие раскаленные щупальца.