Олег Дивов - «Если», 2017 № 02 (249)

Свой выездной чемоданчик он уже занес на борт.

— Ну, братцы, ни пуха! — пожелал майор Кудрин.

— К черту! — хором ответили полевики и начали по одному утрамбовываться в лифт.

Бизик напоследок пожал руку Кудрину и тоже протиснулся в лифт, который почти сразу же втянулся в корпус самолета.

Отойдя к гирокару, майор Кудрин смотрел, как самолет вслед за лоцманом выруливает на взлетную полосу, как замирает в ее начале, а потом разгоняется и уходит в низкое и пасмурное уральское небо.

Предварительная фаза операции началась.

Дежурный врач и дежурный оружейник резались в нарды прямо рядом с выходом из шахты трап-лифта, а дежурный техник Вася Хомутов болел за оружейника и отпускал ехидные комментарии после каждого хода врача. Полевикам по традиции уступили все передние кресла; оба стюарда хлопотали на камбузе. Люк в пилотскую кабину был не задраен, поскольку намечалось не десантирование, а только банальный подскок до Якутска.

Майор Бизик для начала зашел к пилотам. Потом, когда полевики уже расселись, провел короткий инструктаж. В сущности, вылет был рутинный — если забыть о расстоянии до места посадки. К нему так и отнеслись: сперва пообедали, потом наладились поспать. Дело начнется позже, а пока — тупо ждать.

В Якутске сели ближе к полуночи по местному времени.

Местное аэродромное начальство пребывало в испуганном ступоре: их действительно взбодрили из администрации президента. Роскосмос тут знали только по названию, поэтому что делать — понятия не имели. Но в глаза смотрели преданно-преданно, майор Бизик аж застеснялся. Зато когда выяснилось, что нужен небольшой шустрый бот на четверых, якуты на радостях выкатили не какой-нибудь жалкий болотник, а вполне исправную «Каплю» — реактивный конвертоплан. Это экономило время на второй перелет чуть ли не втрое. Поскольку из Якутска до места посадки было чуть больше полутора тысяч километров, вся экспедиция заметно оживилась, особенно Бизик и четверка полевиков.

Перегрузиться на конвертоплан было делом пятнадцати минут. Основной борт откатили в отстойник, и спецы прямо по темному принялись разворачивать командный пункт.

Осознав, что гости из столицы намерены стартовать прямо сейчас, якуты вторично впали в ступор: «А ужин?» У них, оказывается, все уже накрыто в вип-зале аэропорта.

Бизик сначала офигел, потом разозлился, но Тарабцев ему шепнул, что, во-первых, пожрать все равно нужно, поскольку лететь часа три, а обедали хрен знает когда, а во-вторых, с гостеприимством на востоке не шутят. Бизик чертыхнулся, посмотрел на часы, опять чертыхнулся, взял за рукав начальника-якута, отвел в сторону и страшным голосом просипел:

— Не более часа!!!

Якут торопливо закивал.

Надо признать, ребята, даже пилоты основного борта, повели себя профессионально: лопали за обе щеки, а от спиртного отказывались наотрез, как хозяева не изгалялись. «Потом!» — это слово было произнесено многажды, поскольку говорить о возвращении ad factum на аэродромах не решается никто. Через пятьдесят две минуты четверка полевиков дружно встала из-за стола, причем якуты: понимающе поцокали языками и даже не попытались возразить. Напротив: выслали целую делегацию контролировать взлет. Бизик, понятное дело, отправился с ними, а вот остальная обслуга справедливо решила еще посидеть.

Никто не воспротивился.

Рассвет четверка Тарабцева встретила в небе над Юкагирским плоскогорьем. Позади остались и Верхоянский хребет, и хребет Черского, и гора Победа, но ими полюбоваться не вышло из-за темноты. Саня Данченко уверенно вел «Каплю» по ГЛОНАССу, в последние полчаса стараясь не слишком удаляться от лучшего ориентира — Колымы. Когда развиднелось, она стала заметна и через прозрачный колпак кабины: темная, почти черная лента на фоне зелени слева по борту.

И вот тут-то всплыли первые непонятки.

— Чё-то я не понял, — задумчиво протянул Фролов со штурманского места. Глядел он то на экран навигатора, то наружу, сквозь колпак, то на качественно вытравленную пластиковую топографическую карту северо-востока Якутии.

— Что не так? — насторожился Тарабцев, до того расслабленно возлежащий в командирском кресле.

— Да сам погляди, — Фролов крутнулся к командиру и протянул ему карту.

Если верить приборам и собственным глазам, конвертоплан сейчас летел вдоль основного течения Колымы на северо-восток. Согласно карте это был край тысячи озер — оба берега представляли собой сплошные заболоченные участки тундры, только левый берег — на сколько хватало взгляда прочь от реки, а правый — лишь у самого русла, от силы на пару десятков километров. Дальше же поднималось невысокое плосковерхое нагорье, прорезанное каньоном реки Омолон, которая впадала в ту же Колыму. Еще северо-восточнее в Колыму впадали Большой Анюй и Малый Анюй, тоже справа. Место их слияния и окрестности общего устья, если верить карте, опять-таки представляли собой сплошную заболоченную низину, где пятачки зелени равномерно чередовались с синими пятнами озер и полосками проток.

Навигатор показывал примерно такую же картину.

В реальности левый берег Колымы выглядел, как и положено: мешанина озер и зелени. А вот правый — фигушки. Все, что правее Колымы, вплоть до нагорий, представляло собой буро-зеленую равнину, очень редко где перемежаемую небольшими озерцами, которых было исчезающе мало. Впереди и слева уже угадывалось устье Омолона; судя по всему, бурая равнина раскинулась и там.

И почти никаких озер.

— Да чего вы кипишуете, — флегматично заметил Саня Данченко. — Ну, пересохли болота, что с того? Колыма — вот она. Не заблудимся.

Если верить пеленгам, зонд сел как раз на правом берегу, где-то сравнительно недалеко на северо-восток от Анюев.

«Капля» стремительно неслась сквозь прозрачный воздух нарождающегося сибирского дня.

— Давай-ка снижайся, наверное, — велел Тарабцев пилоту. — Слава, как там пеленг?

— Без перемен, норд-ост! — бодро отозвался Сурнин. — Дистанция — около ста пятидесяти плюс-минус пятнадцать!

— Хорошо…

Река Омолон сверху напоминала не сплошную ленту, а скорее синевато-серое кружево, брошенное на буро-зеленую плоскость. И опять-таки — около ее устья на карте значились бесчисленные озера, а в реальности за переделами проток Омолона виднелась почти исключительно суша.

И какие-то непонятные пятнышки на ней. Явно не вода.

— Выходим на позицию, командир, — сообщил Данченко.

Высота таяла с каждой минутой; за Омолоном некоторое время снова летели над невысоким хребтом, поросшим жиденькими лесочками. После хребта до самых Анюев и дальше должна была располагаться обширная низменность, где озер и суши по картам было примерно поровну.