Олег Дивов - «Если», 2016 № 04 (247)

Я вспоминал это под стоны и потрескивания корпуса моей подлодки и мигание предупредительных индикаторов давления, которые подсказывали, что я всплываю слишком быстро и рискую повредить корпус, если не сброшу разницу давления внутри и снаружи судна.

Дэна со мной не было. Я убедил его вернуться и сообщить остальным о подростковом клубе и о том, что детишки втихаря сотворили у нас за спиной на третьей станции. Ему также было поручено объяснить, почему я нарушил прямой приказ бригадира и теперь рискую жизнью и старой подлодкой, начав внезапную погоню в огромном темном океане.

У меня не было уверенности в том, что я поступил правильно. И подсказкой для меня стал лишь короткий разговор с Дженной в ее пятнадцатый день рождения, всего несколько месяцев назад.

В этом возрасте она проводила большую часть времени со своими сверстниками, как и все подростки во все времена. А я, старый хрыч, перестал быть центром ее внимания примерно тогда, когда она достигла пубертатного возраста.

Поэтому-то мне и запомнился тот конкретный разговор.

— Папа, — спросила она, — а ее вообще кто-нибудь иногда проверяет?

— Что проверяет?

— Поверхность. Границу воды и льда.

— Прежде мы постоянно посылали туда людей. Но чем толще становился лед — особенно когда льды сомкнулись на экваторе, — тем меньше смысла в этом виделось. Думаю, что уже несколько лет никто таких попыток не делал.

— Но почему? Мы ведь не можем просто так сдаться? В смысле, зачем нам это выживание под водой, если люди даже не собираются вернуться на сушу?

Это был веский аргумент. Увы, но я что-то пробормотал запинаясь, чем привел ее в недоумение и отчасти разочаровал.

Если кто-то из ее друзей и получил от родителей более толковый ответ, то я этого никогда не узнал. Но теперь я подозреваю, что главным недостатком нас, взрослых, оказалась неспособность понять, насколько наших детей не удовлетворит жизнь на дне океана, заполненная лишь добычей скудного пропитания.

Мы — те, кто пережил замерзание суши, видел разрушения и смерть, вызванные вечной ночью, — считали, что нам повезло оказаться здесь. Живыми.

А наши дети? Для них ледник на суше стал чем-то мифическим. Непробиваемым, но и невидимым чудищем-страшилкой, о котором все время предупреждают, но с которым никто не сталкивался. Подозреваю, у членов клуба «Проблеск» сомнения дошли до такой степени, что они принялись гадать, уж не свихнулись ли все взрослые? Или это заговор и они скрывают правду? Ну откуда можно точно узнать, что вся суша покрыта льдом? Или что инопланетяне загородили Солнце?

Слепо принимать фундаментальную социальную истину, с которой согласны все, — это лишь часть того, что делает нас людьми.

Но в каждую эпоху, какой бы темной или отчаянной она ни была, всегда находятся и те, кто подвергает эту истину сомнению.

Я не спал почти два дня и понял это, когда вдруг проснулся в кресле перед приборной панелью, уронив голову на грудь. Примитивный автопилот подлодки жалобно попискивал.

Сонарные импульсы показали, что других подлодок возле меня нет.

Но и нижнюю сторону ледяного поля они тоже пока не показали.

Я использовал компьютер субмарины для кое-каких вычислений, основанных на последних известных измерениях толщины ледяного слоя. Вычисления мне понадобились для перепроверки показаний приборов о моем местонахождении. Сравнив результаты, я сел и задумался.

Предполагая, что молодежь из клуба «Проблеск» всплывала группой, без значительного отклонения — потому что у подлодок ограниченный запас воздуха и заряда в батареях, — я ожидал, что вот-вот их замечу. Или, как минимум, услышу. Несколько коротких пауз для захвата и анализа окружающего подводного шума выдали только гнетущую тишину. Даже крики китов больше не наполняли моря, потому что киты и другие морские млекопитающие умерли вместе.

Если инопланетян не волновала разумность людей, то как насчет других разумных существ, когда-то называвших Землю своим домом?

Если океаны когда-нибудь вскроются, а люди снова заселят планету, то мы обнаружим, что на ней стало ужасно пусто.

Преодолевая усталость, я поплыл дальше.

Во второй раз меня разбудили сонарные импульсы. Вот он: одиночный объект примерно размером с подлодку. Он очень медленно и неторопливо опускался ко дну.

Я потратил несколько минут на эхолокацию, и когда увидел объект, у меня в жилах застыла кровь. В пилотском куполе зияла большая трещина, а верхний люк был распахнут. Ужасаясь тому, что мог обнаружить, я направил прожектора на купол и осмотрел внутренность маленькой подлодки на всю ее длину. Если я и ожидал найти тела, то с облегчением увидел лишь пустой корпус. Детей чуть ли не с рождения натаскивали на выживание, так что эту неисправную подлодку просто бросили и двинулись дальше.

Что там случилось, я так и не понял.

Я снова включил сонар, но импульсы ушли в никуда. Океан был молчалив во всех направлениях, такой же черный и пустой, каким я видел космос. Руководимый одним инстинктом, я возобновил долгий подъем ко льду.

На этот раз я проснулся не от мягкого покачивания субмарины.

А от стука по ее корпусу.

Я резко выпрямился в кресле, едва не потеряв наушники. Шея и спина болели, а руки, когда я взялся за рукоятки управления, действовали неуверенно.

Я понятия не имел, насколько долго вырубился на этот раз. Обвел взглядом панель управления, проверил автопилот. Вроде бы все в порядке. Но когда я увидел, что глубиномер показывает ноль, мне пришлось постучать по индикатору. Показание не изменилось. Что-то явно пошло не так. Постукивание по корпусу намекало, что я уткнулся в нижнюю границу ледяного поля, где морская вода неохотно превращалась в ледяную кашу. Я ни разу не поднимался так высоко, с тех пор как лед накрыл океаны, так что вполне возможно, что приборы начали барахлить в такой близости от ледяной коры.

Я включил прожектора, но не все, экономя заряд в батареях.

У меня ушла почти минута, чтобы понять, что я вижу.

Волнистая поверхность воды плескалась примерно на половине высоты купола.

Я что, угодил в воздушный карман подо льдом?

Направил свет вверх, но тот ничего не высветил в темноте.

Но погодите-ка… Там был не кромешный мрак. В нем различался четкий намек на цвет.

Я медленно опустил руку и выключил свет. Лодку мягко покачивало, волны негромко плескали по корпусу. Чернота над головой была усеяна белыми точками, а где-то очень далеко различался тускнеющий свет. Хотя нет, не тускнеющий. Как раз наоборот: его яркость медленно, но ощутимо нарастала, а чернота над головой стала приобретать оттенки — обсидиановый, пурпурный — и, наконец, вспыхнула темно-синим где-то на далеком горизонте.