Пьер Буль - Воители безмолвия [сборник]

– Поганая куча жира! – проскрипел Мицо. – Умирать из-за денег!

Чиинит думал, как обеспечить выживание. Он с растущей опаской поглядывал на увеличивающиеся дыры в фюзеляже и прикидывал, как без риска добраться до рычага, открывающего вход в дюну.

Аэрокар Майтрелли летел над пустыней. Тиксу осторожно уложил сиракузянку на боковое сиденье. Она сильно дрожала, и он укрыл ее пиджаком франсао, который, оставшись в одной рубашке, занял второе место в кабине управления.

Майтрелли обернулся и поглядел на залитого кровью Тиксу.

– Твой кулак пробил его броню!

В его голосе ощущалось сдержанное восхищение.

– Ты весьма скрытен, мой юный друг! Ты не говорил мне о своем даре!

– А как я мог сказать о нем? – ответил Тиксу. – Я сам не знал о нем!

Он помолчал и продолжил:

– То, что я скажу, может показаться вам смешным, дурацким… Удар нанес не я, мною воспользовалась Ящерица!

– Что? Ящерица?.. Что за бред?

– Очень долго будет объяснять, – пробормотал Тиксу и задумался.

Девушка тихо стонала. Ее лицо, которое почти с детским восхищением разглядывали два охранника, сидевших напротив, иногда перекашивалось, превращаясь в маску ужаса. Внезапные судороги сотрясали ее тело, словно оно пыталось изгнать невидимого оккупанта.

Майтрелли перехватил взволнованный взгляд Тиксу.

– Вирус… Вначале он вызывает острые приступы лихорадки. Бред, иногда прерываемый проницательностью, когда разум работает в ускоренном режиме. Потом день за днем, и если впрыскивают сыворотку, умягчитель парализует волю… И больной превращается в пустую оболочку…

– И нет никакого противоядия?

Слабое пламя надежды мерцало в вопросе Тиксу. Лаконичный ответ франсао погасил его.

– На сегодняшний день оно неизвестно, как я уже тебе говорил.

Они летели над первыми разрозненными строениями, окруженными парками с серой жесткой травой. В этот час запретные кварталы были еще погружены в вязкий сон. Лампы и вывески не горели, словно побежденные упрямством мрака.

И ни разу они не заметили, что за ними следят. Быстрое такси, невидимое в ночной тьме, летело прямо над ними. Его пассажиры не упустили ни единого мгновения сражения, разыгравшегося среди дюн Ражиата-На.

Я избрал священный путь Защиты,

И не могу с него сойти…

В любое мгновение дня и ночи

Я буду защищать мысли моего господина,

Лишь он один имеет право посещать свое тайное святилище…

Я храню в секрете мысли моего господина

И никому их не раскрою,

Я навсегда их забуду, иначе я умру…

Эти слова – моя клятва,

Эти слова – моя честь.

Артуир Буманил в сопровождении мыслехранителя шел быстрым нервным шагом. Уже наступила вторая сиракузская ночь.

Пять спутников испещрили потемневший небесный свод длинными шрамами от изумрудно-зеленого до кроваво-красного цвета. Их свет отражался от почти прозрачных плодов и листьев пальмин, шелестевших под ласковыми порывами ветра.

Артуиру казалось, что шорох подошв, сделанных из легчайшего шелка, по гладкому желтому мрамору тротуара производил невероятный грохот и каждый его шаг в этом пустынном, спящем квартале должен был привлечь внимание любого патруля Пурпурной Гвардии, которых было немало в Венисии… Безумие! Его решение было настоящим безумием!

Он пытался совладать с собой, превратиться в легкую птицу, но это было трудно для человека его комплекции: массивного, крепко стоящего на мощных ногах. Пока ему только удавалось с грехом пополам подражать скачущей походке доморобота, чьи цепи уже изъедены кислотой.

А мыслехранитель скользил по тротуару словно призрак. Артуир только улавливал едва заметное шуршание его белого бурнуса, задевавшего мрамор. Без успокоительного присутствия скаита он уже давно бы повернул назад. И зачем он только вышел на улицу… Его мозг погрузился в океан ужаса. Зачатки ментального контроля, которым его за огромные деньги научил эксперт автопсихозащиты, рухнули под ударами страха, как рушится плохо сложенная стена под напором ветра.

Он мысленно поносил всех водителей такси, гнусных выродков чужаков, которых никогда не было рядом, когда в их услугах остро нуждались. Перед выходом он запросил катер, но ему ответили, что служба внутренней сиракузской безопасности реквизировала все летательные аппараты и дерематы Венисии. Ему оставалось проделать весь путь пешком.

Округлое лицо торговца пряталось в поднятом вороте темно-синего плаща – он выбрал этот цвет, заботясь о гармонии, хотя подсознательно желал полностью раствориться в ночном мраке, стать крохотной тенью в тени большой. Тщетная предосторожность из-за сверкающей белизны бурнуса мыслехранителя. Время от времени он слышал приглушенный шум в переулках. Тогда он останавливался, сердце его было готово выскочить из груди, дыхание учащалось, близорукие глаза (жена его была категорически против пересадки органов) пытались пронзить ночную тьму, в которой угадывались неясные серые тени жилищ, уложенных в черный футляр окаменевших парков.

– Артуир Буманил – плохой конспиратор! – с иронией сказала его жена в тот вечер, когда у нее было игривое настроение.

Он соглашался с ней. С момента, когда он получил шифровку от Тиста д'Арголона, он против воли оказался в тисках тоски, которая теперь никогда не покидала его ни в лавочке, ни дома, ни в господском дворце, куда его часто вызывали по делам. Страх стал повседневным спутником: если Тист д'Арголон и его друзья сумели взломать ментальный барьер, установленный мыслехранителем, услышать его потаенные мысли, то другие, чьи намерения были вовсе не дружественными, тем более могли это сделать. Он днем и ночью боялся, что к нему ворвется батальон пурпурных гвардейцев! Он боялся, что его бросят в зловещую, воздушную клетку подземной темницы Бролли-Анг! Он боялся постоянных, подозрительных взглядов кардиналов и викариев во время церковных служб два раза в неделю!.. Он боялся всех и вся…

И все же, несмотря на раздирающие его когти страха, Артуир решил отправиться на секретную встречу с Тистом д'Арголоном. Он считал свой ужас испытанием, которое доказывало его право на принадлежность к аристократии по крови, хотя он торговался за свою знатность, как за кусок материи.

– Вы сошли с ума, мой бедный Артуир! Когда вы оказываетесь среди людей, вы не можете связать даже пару слов! – однажды воскликнула его жена.

Женщины, а его жена в особенности, были карой небесной, которых он ненавидел за умение возражать по любому поводу.

Как он понял, на встрече будут все видные лица сиракузского двора. Репутация Тиста д'Арголона была единственным аргументом, который заставил его принять решение. Хотя он открыто и не признавался себе, ему льстило, что видный царедворец, высший арбитр в области элегантности и вкуса, признанный глашатай сиракузской традиции, вспомнил о нем, Артуире Буманиле, мелком человечке, недавно приобщенном к знати, отпрыске торговцев тканей, чье социальное возвышение было результатом растущей моды на переливающиеся ткани, от которых придворные дамы и господа буквально сходили с ума. Но когда они сталкивались в коридорах господского дворца, Тист никогда не приветствовал его, даже не бросал взгляда на коммерсанта. Однажды утром он имел несчастье поделиться своими огорчениями с женой.