Пьер Буль - Воители безмолвия [сборник]

Но Тиксу, дрожа от холода, охватил себя руками за плечи и отказался идти дальше. Станислас приблизился и окатил его водой. Тысячи ледяных иголок вонзились в кожу оранжанина, и ему не оставалось ничего другого, как окунуться в прозрачную воду речушки.

Когда они через четверть часа вылезли на берег, Тиксу признал, что насильственное купание освежило его, хотя он не полностью освободился от запаха скота, пропитавшего кожу и волосы и по-прежнему щекотавшего ноздри. Тиксу насухо вытерся одеялом.

– Стани, я должен уйти…

– Я знал это с самого начала, – печально улыбнулся пастух. Его черная борода сверкала радужными каплями. – Небо никогда меня не обманывало… Я буду сожалеть о вас, мне нравилась ваша компания… Но вы выбрали неудачный день: сегодня начинаются празднества в честь коронации нового императора.

– У меня больше нет времени ждать, – перебил его Тиксу, который обращался к себе, а не к собеседнику. – У меня нет времени… Я решил рискнуть всем… Так или иначе я найду способ улететь. Сегодня открываются агентства путешествий. Но что бы ни случилось, я к вам не вернусь.

Станислас замер в задумчивости на берегу речушки. На его тунике проступили темные пятна. Утренний ветер играл его влажными волосами.

– Когда проявляешь такую решительность, как вы, небеса идут навстречу… Кстати, именно потому, что звезды предупредили меня о вашем уходе, я заставил вас искупаться! Это святая вода! Еще никому не удалось отыскать ее источника, а причина проста: эта речушка течет прямо из уст Димуты Благодетельницы, богини вод. Ее очищающие свойства позволяют на время отгонять тех, кто исполняет волю Брухара, демона небытия. В ближайшие дни вам понадобится помощь Димуты… Кстати, а каково ваше настоящее имя?

Тиксу посмотрел на Станисласа. Подозрительность исчезла из серо-синих глаз оранжанина.

– Тиксу Оти с Оранжа. Но постарайтесь забыть мое имя, Стани! Если ментальные инквизиторы проникнут в ваши мысли, вы рискуете нарваться на большие неприятности!

– Я каждый день купаюсь в этой воде! – воскликнул пастух. – Что плохого может со мной случиться?

Какой бы упрощенной и наивной ни казалась его вера, Тиксу ощутил, что Станислас говорит правду и находится под защитой.

– Благодарю за все, что вы сделали для меня… Что касается денег, которые я потратил, боюсь…

– Опять за свое! – заворчал пастух. – Еще одно слово, и я брошу вас в воду! Вы кончите тем, что оскорбите меня этой историей с деньгами!.. Инстинкт подсказывает мне, что в вас есть частичка божественного, частичка, о которой я ничего не знаю, но значительность которой я предугадываю. Неужели вы думаете, что божественное начало можно купить за горстку маркинатских дукинов? Лучше буду считать, что моя скромная жертва очистит меня от некоторых грехов, а их у меня немало!.. И если вы встретите непреодолимые препятствия, знайте, что всегда найдете приют в моем скромном жилище…

Через час, после завтрака в честь Серебряного Короля, Тиксу расстался с пастухом, который вручил ему сто дукинов, сказав на прощание: «Только не вздумайте отказываться!» Горячая мозолистая ладонь Станисласа долго сжимала руку оранжанина. Чувства, охватившие их обоих, не требовали слов.

Тиксу быстро добрался до пригорода Дуптината. Серебряный Король начал свой долгий путь в небе, окрашивая облака и туман серебристым цветом. Тиксу услышал далекую печальную песню Станисласа, которая эхом отражалась от холмов. Ему не надо было знать слов, чтобы понять – пастух пел о дружбе и печали.

Несмотря на раннее утро, в Дуптинате царило оживление. Под незаметным, но строгим надзором полицейских в синих мундирах и притивов в серой форме плотная толпа людей в разноцветных одеждах заполняла улицы и площади маркинатской столицы.

Автобусы были набиты пассажирами, которые втискивались в салон на каждой остановке. Тиксу несколько раз едва не задохнулся. Дуптинатцы участвовали в празднике с нарочитым рвением, поскольку боялись жестоких репрессий со стороны новых хозяев, обладающих опасными психическими способностями. Никто не мог избежать ментальной инквизиции, никто не показывал виду, что не согласен или просто равнодушен к происходящему, чтобы не привлечь внимания скаитов или крейцианцев. И жители города надели праздничные наряды, припудрились, загримировались, словно принимали участие в одном из многочисленных местных карнавалов.

Автобус пролетал над фонарями, бросавшими фосфоресцирующие блики на серо-синие крыши домов. Тиксу вылез на площади Жачаи-Вортлинг, запруженной народом. В центре ее все еще высился огненный крест, на котором агонизировала дама Армина, а рядом стоял огромный черный шар головидения. Его установили на эстраде, затянутой сиракузской живой тканью. Время для праздника было довольно ранним, но по экрану бежал текст на нафле, который разъяснял маркинатянам, что императорские астрономы учли разницу планетарных времен и каждая планета-вассал новой империи увидит прямой репортаж о коронации Менати Анга.

Тиксу, работая плечами и локтями, пробился сквозь многоцветную толпу до огненного креста. Дуптинатцы уже свыклись с чудовищными прозрачными колесами Церкви Крейца и перестали интересоваться участью бывшей супруги сеньора Абаски. Они выбрасывали из памяти еще свежие образы прошлого, приноравливаясь к новой ситуации с удивительной легкостью и лицемерием. Страх еще больше ограничил их внутренний мир.

Дама Армина уже умерла, изуродованное лицо выражало не муку, а умиротворение. Чувство сострадания к этой женщине, которую он не знал, но муки которой ощущал всей своей плотью, охватило Тиксу. От крейцианского духовенства, которому помогали ментальные инквизиторы, не стоило ждать сострадания. Отныне оно могло свободно исповедовать свою слепую веру и проявлять фанатическую ярость в репрессиях. Церковь выставляла на каждом углу тела еретиков, подвергнутых пыткам, чьим единственным заблуждением было то, что они верили в иные проявления божественности. Она заставляла людей платить за собственный страх и собственное пренебрежение к чувствам. Тиксу вдруг вспомнил о миссионере с Двусезонья, облаченном в грязный и рваный шафрановый облеган, о его смешном пророческом пафосе, вызывавшем веселье в таверне «Три Брата».

Над толпой пронесся ропот. Пятидесятиметровый экран наполнился бело-золотым светом. Из динамиков донеслись первые такты амплифонического гимна. Из тысяч глоток вырвался вопль восхищения, когда весь экран заполнило голографическое изображение нового императорского дворца в Венисии. Роскошь и вычурность здания в стиле барокко поразили дуптинатцев, привыкших к функциональной аскетической архитектуре и вдруг осознавших ее убогость и отсутствие элегантности. Они восхищались многочисленными белыми башенками с округлыми крышами, покрытыми тонким слоем розового опталия, голубоватым главным фасадом с сотнями мерцающих светоскульптур, высокими боковыми стенами, украшенными картинами с геометрическими меняющимися узорами, оранжевой травой и аллеями парка, уложенными белыми плитами, гигантскими прозрачными пальминами, обступавшими крыльцо из яшмы и бирюзы… Для большинства дуптинатцев, собравшихся ранним утром на площади Жачаи-Вортлинг и в других частях города, это был первый контакт с сиракузской цивилизацией. Они были околдованы, поражены, покорены.