Пьер Буль - Воители безмолвия [сборник]

– Сир, я полагаю, что вы нас не вполне правильно поняли. Ни на один миг мы не упускали из виду, что в нашу миссию входило обязательство дать правительству позитивные рекомендации.

– Я тоже так думаю, – примирительным тоном процедил сквозь зубы принц.

– Если мы и обрисовали ситуацию такой, какая она есть, делая акцент на худшей ее стороне, то только для того, чтобы обосновать эти рекомендации, которые носят достаточно революционный характер.

– Революционный дух меня не пугает.

– Мы хотели показать необходимость пропагандируемой нами военной политики, поскольку она вступает в полное противоречие с той военной политикой, которую наше правительство проводило в последние годы и которой оно стремилось обеспечить победу на всех международных конференциях.

– Каково, наконец, ваше заключение?

– Позвольте мне, сир, добавить последнее слово к уже сделанным докладам: убедительная мощь ядерного оружия делает невозможной не только обычную войну, но и войну вообще. Кнопочная война – это утопия. Угроза всеобщего уничтожения слишком велика, чтобы какое-либо государство могло взять на себя за это ответственность. Это стало банальной, очевидной истиной.

– Допустим, – нетерпеливо бросил принц. – И тогда?

– Тогда, – воскликнул генерал Перль, – вывод напрашивается сам собой со всей математической строгостью, как я уже заявлял в начале нашего заседания… Тогда, – продолжал он торжествующим голосом, – нужно найти в себе мужество смотреть правде в глаза и в корне уничтожить зло. Атомное оружие делает войну невозможной, сир. Значит, надо запретить это дьявольское оружие. Необходимо объявить этот бич божий вне закона.

Неизвестный подошел к лепрозорию [4] В Средние века в Европе существовало около 20 тысяч лепрозориев, в которых содержались прокаженные. Как только у кого-то замечались признаки проказы, больного препровождали в церковь, где его заживо отпевали, а затем отправляли в лепрозорий, находившийся, как правило, в труднодоступном месте. , когда солнце уже опускалось над равниной. Неровно – то едва переставляя ноги, понурив голову и устало опустив плечи, словно утомлен был долгой дорогой, то распрямляясь во весь свой немалый рост и прибавляя шагу – он взбирался по склону Больной Горы. Судя по тому, как напряжены были черты его лица, он подавлял усталость отчаянным усилием воли, словно дойти до лепрозория было для него жизненно важно.

Несмотря на жару, путник был одет в длинное шерстяное коричневое платье до пят. Потное лицо его потемнело от дорожной пыли. Тяжело дыша, он добрался до огромного деревянного креста, который символизировал границу царства проказы и одновременно обозначал вход в него, опустился на камень, уронил наземь свой посох с привязанной к нему маленькой котомкой и несколько мгновений сидел неподвижно, переводя дух.

Впрочем, человек этот тут же поднялся, и по пригорку, параллельно тени от креста, протянулась его тень. Глаза его вдруг оживленно блеснули, скуластое лицо озарилось. Невдалеке, у ограды, опоясывающей монастырь и прилегавший к нему больничный поселок, он заметил монаха – это брат Роз наблюдал заход солнца, ожидая часа, когда пора звонить к вечерне.

Брат Роз и приор Томас д'Орфей – только эти два монаха служили теперь в монастыре и жили в лепрозории вместе с прокаженными. Да еще врач Жан Майар, который объяснял столь малое число насельников обители простыми словами: «Проказа убивает медленно». И был недалек от истины: проказе и в самом деле понадобились десятилетия, чтобы неспешно, одного за другим, сразить всех здешних монахов. По крайней мере, ни один из них не умер от старости. В конце концов в живых не осталось никого из тех братьев, что пришли на Больную Гору в год основания колонии, то есть еще при короле Людовике Святом, а заменить навеки почивших было просто некем.

Брат Роз пришел в монастырь одним из последних. Был он тогда, в самом начале века, молодым и здоровым послушником, а проказу подхватил лишь много лет спустя: его могучая крестьянская стать стойко сопротивлялась болезни, лепра даже к шестидесяти годам не смогла одолеть его, хоть и оставила на лице и руках характерные отметины. И теперь еще бодрый, он был буквально незаменим: помогал приору отправлять службы, выполнял обязанности звонаря, ухаживал за прикованными к постели прокаженными, приносил им от врача лекарства, следил за порядком полевых работ, хоронил усопших – лепра убивала хоть и медленно, но неизбежно…

Неизвестный пересек рубеж, обозначенный деревянным крестом, и быстрым шагом устремился к брату Розу, который воззрился на нежданного пришельца с любопытством и недоумением. А тот, разглядев рясу брата Роза, был, похоже, разочарован, словно не ожидал встретить здесь монаха. Но присмотревшись пристальнее и различив на лице монаха верные признаки проказы – припухшие веки и брови, необычно вздутые губы, увеличенный нос, гладкий, словно ороговевший лоб, похожие на отруби чешуйки на полуголом черепе, – он тут же переменился. Признаки жуткой болезни, которые обычно вызывали у мирян отвращение и ужас, казалось, воодушевили пришельца: в глазах его вновь вспыхнули живые огоньки, щеки окрасились румянцем.

Похоже, неизвестный явился с добрыми намерениями: подойдя к брату Розу, он взял его за руки, поднес их к своим губам и пылко поцеловал сперва правую, потом левую. Монах поначалу оцепенел, но вскоре пришел в себя, высвободил руки и отступил на шаг.

– Отыди, странник! Или ты не ведаешь, что вступил в пределы лепрозория? Или думаешь, что мои монашеские одежды способны предохранить от проказы? Я не ношу ни знака красного сердца [5] Знак, который прокаженные должны были носить на груди. , ни погремушки [6] Погремушку, трещотку, колокольчик или нечто подобное должны были носить больные проказой, чтобы сообщать встречным о своем приближении. , потому что живу среди прокаженных, которые даже мысленно не позволяют себе заходить за наш пограничный крест. Никогда не ступала в лепрозорий и нога жителя равнины. Взгляни на мое лицо! Видишь? Я тоже прокаженный, как и все, кто живет на Больной Горе.

– Знаю, брат мой, – ответил неизвестный. – Но именно на Больную Гору Господь направил мои стопы. Я пришел именно к вам, к прокаженным, полностью сознавая это. И ты первый, кого я здесь встретил. Благослови же меня братским поцелуем.

Потрясенный брат Роз вздрогнул при этих словах. Его, привыкшего слышать лишь хриплые голоса прокаженных, глубоко тронул удивительный голос незнакомца – тихий и проникновенный, он мог принадлежать разве что какому-то неземному созданию, невесть зачем явившемуся ко вратам обители скорби.