Пьер Буль - Воители безмолвия [сборник]

Чтение многочисленной детективной литературы заставило его подумать и о некоторых других важных деталях. Скатившуюся со стола ручку он поднял с паркета и сунул в письменный прибор. Потом просмотрел безобидные бумаги, которые финансист с такой тщательностью подобрал для своей «мизансцены»: неоконченное письмо-заказ и каталог. Осторожно взял их со стола и затолкал к себе в карман. Вместо них он положил документ, который раздобыл благодаря общению с новым секретарем Малерта: удручающую своей безысходностью картину: внушительный список главных долгов финансиста.

Он отступил назад и вновь придирчиво оглядел комнату. От его взгляда не ускользнуло ничего, сколько-нибудь существенное для воссоздания правдоподобной версии. Оставалось лишь слегка уточнить еще кое-какие детали. Что он и сделал незамедлительно: закрыл дверцу сейфа, подобрал кредитку, которая валялась на полу, тоже сунул в карман. Держа банкнот в руке, он вспомнил, как, стоя во мраке сада, он заподозрил, что убийца интересуется скорее всего деньгами.

Это подозрение, подумал он, подтвердилось.

Тому, что произошло, он больше не придавал никакого значения. В последний раз Виар внимательным взглядом окинул все вокруг, чтобы окончательно убедиться, что не осталось никаких следов ни от него самого, ни от неизвестного.

Все обстоятельства убийства Виар привел в полное соответствие со своей версией. Итак, наутро прислуга найдет тело. Приговор правосудия очевиден. Теперь ему остается только удалиться восвояси.

Это он и собрался сделать. Будто жалкий лицедей, на цыпочках, Виар направился к выходу, когда вдруг его взгляд упал на фотографию Сильвии, стоявшую на секретере. Он остановился, и лукавая улыбка скользнула по его лицу. Внезапно его охватил восторг Художника, только что закончившего работу над своим полотном, которое казалось ему достойным высокой оценки, однако в глубине души сознающего, что еще некоего штриха, последнего прикосновения все же недостает его детищу, дабы стать совершенным, – и Провидение неожиданно ниспослало Мастеру вдохновение, побудившее его сделать этот недостающий завершающий мазок: Виар взял в руки портретик женщины, в которой несчастный муж так жестоко обманулся, но не переставал обожать ее до последнего вздоха, – и аккуратно поставил на письменный стол на самом видном месте: чтобы подчеркнуть, что фотография выскользнула из левой руки, в нескольких сантиметрах от окровавленной головы самоубийцы .

В просторном отсеке обсерватории «Космос» вокруг геридона, круглого столика на одной ножке, сидели трое. То были известные личности, некогда заявившие о себе оригинальными научно-исследовательскими трудами, немного, правда, подзабытыми в ученой среде. Положив на плоскость геридона протянутые руки и сомкнув их вкруговую, они предавались занятию, весьма далекому от научного знания.

– Дух, ты здесь? – уже во второй раз спрашивал Додж, самый старший из троих, обратив взор к потолку.

Лишь гнетущая тишина снова прозвенела в ответ.

После многократного повторения Доджем одного и того же вопроса у Ирквина, все это время казавшегося спокойно настроенным на сеанс, вдруг сдали нервы. Он вскочил, порывистым движением оттолкнул ногой стул, на котором сидел, тем самым нарушив, наконец, повисшую в воздухе бесконечность ожидания, схватил стоявший под рукой стакан с вином и залпом выпил его.

– Идиотское занятие! – раздраженно воскликнул Ирквин.

– А ведь это вы нам его навязали, – возразил Мэлтон.

– Во избежание скуки и отчаяния… Да, дурацкое, глупое занятие или, если хотите, игра, впрочем, столь же безнадежно дурацкая и глупая, как и работа, которую мы почему-то продолжаем здесь выполнять, скорее лишь затем, чтобы убить время. Мы же рискуем сойти с ума!

– Но на такой риск мы пошли сознательно. Однако это не повод, чтобы напиваться так, как это делаете вы.

Ирквин недоуменно пожал плечами, вновь молча наполнил вином стакан и залпом опустошил его.

Никакой шум извне не проникал в этот уголок обсерватории, казавшийся сегодня Доджу нестерпимо мрачным. Без видимой причины он принялся беспорядочно ходить взад вперед.

– А хотите, я поищу Ольгу, и мы сыграем в бридж? – предложил Мэлтон с заискивающим видом.

При этих его словах Ирквин недобро сверкнул очами.

– Да, но мы и вчера весь день играли в карты! – взмолился Додж. – К тому же Ольга сейчас прослушивает эфир у радиоволнового приемника. И мы всегда должны подчеркивать важность этой ее работы. Она еще молода.

Слушая его, Ирквин закатил глаза, изобразив скорбно-ироническую гримасу.

Мэлтон открыл было рот, чтобы возразить, но, обескураженный, окончательно замолк.

Напряженная тишина повисла в воздухе.

– Почти десять лет, как мы здесь, на Луне, – вскоре заговорил Додж, – но так и не зафиксировали ни единого сигнала, ни малейшего знака или признака, который бы подтвердил существование разума в космосе!

Мэлтон, кажется, все же воспрянул духом, потому что, наконец, заговорил решительным тоном:

– Конечно, мы отлично понимали и рискованность нашей будущей работы на Луне, и вероятность возникновения непредсказуемых ситуаций в ходе этой экспедиции. И все-таки мы здесь! Я почти в точности помню ваши, Додж, слова: «Нам понадобится нечеловеческое терпение. Возможно, что результат наших космических исследований будет уже через четверть часа, но, скорее всего мы должны будем ждать месяцы, годы, может быть, двадцать, а может, пятьдесят лет.»…

Ирквин зло прервал его:

– Не собираетесь ли вы преподать мне теорию вероятностей? Десять лет, я знаю, это ничтожно малый период времени, точнее сказать – мгновение во Вселенной, для того, чтобы уловить какойлибо отчетливый отзвук, а тем более сигнал или признак разума в дыхании Космоса, принимая во внимание случайность проявления его закономерностей. Но мы – люди, мы недолговечны, мы бренны, а ведь здесь, можно сказать, гнием уже целое десятилетие! Эти годы можно было бы употребить на какие-то научные исследования, а не на выжидание. За эти десять лет мы стали просто посмешищем для всего ученого мира!

– Если вы откажетесь от этой экспедиции – от задуманного вами же проекта, который держится лишь на вашем энтузиазме, он потерпит крах, потому что никто из профессиональных ученых, как вы только что сказали, не примет эстафету исследований в условиях нашей космической обсерватории.

– Совершенно верно, – согласился Додж.

– Я тоже знаю это, – буркнул Ирквин. – Разумеется, не все профессионалы такие же безумцы, как я…

– Мэлтон, старина, – ноющим голосом проговорил Додж, – вы же психолог, сделайте что-нибудь, чтобы мы не кисли!