Генри Олди - Один плюс один

Лежащий слегка пошевелился и открыл глаза. Даже попытался сесть, и со второй попытки это ему удалось.

— А ты кто такой? Доктор? — неприязненно осведомился сидевший в углу, не отнимая рук от лица.

— Ага, — ухмыльнулся я как можно веселее, хотя на душе у меня скребли кладбищенские крысы. — Добрый доктор Айболит!

— Тогда вали отсюда своих зверей лечить, пока цел, — посоветовали мне из угла. — А от нее держись подальше, а то станешь таким, как мы. Хочешь?

— Ты опоздал, приятель, — оборвал его я, чувствуя, что парня вот-вот понесет. — Я уже такой, как вы — и именно поэтому знаю, каково вам! Только я с этим в свое время справился — а вы пока нет. И справитесь ли — зависит только от вас!

— Так ты… тоже?! — он наконец отнял руки от лица, и я увидел потеки от слез и тонкую струйку крови, засохшую в углу рта. — Вы?! — он наконец узнал меня. Виделись пару раз в компании, где я познакомился с Эльвирой.

— Я. А теперь заткнись и слушай! И ты слушай. Эльвира — вампир. И сделала вампирами вас. Не перебивать! Меня не интересует, верите ли вы в вампиров. Вы теперь сами одни из них, вернее, из нас, так что поверите, никуда не денетесь. Она не хотела вам зла — скорее наоборот, но она не учла, что вы совершенно не готовы к такой трансформации. Ведь вампир — это не просто живой труп, не просто изменение физиологии и еще кое-чего. Это прежде всего состояние психики, состояние души, если хотите! Это надо принять как данность, поверить — и все. Разглядеть «черный огонь» в глубине своего сердца — и постараться раздуть его. Никакого «научного объяснения» тому, что произошло с вами, у меня нет и не будет. Я и сам вампир. Вот, смотрите.

Я широко оскалился, продемонстрировав клыки, а потом медленно поднялся в воздух и некоторое время парил под потолком.

— Значит, все-таки правда, — обреченно выдохнул тот, что заставил себя сесть на топчане.

— Правда, — угрюмо буркнул парень в кресле. — Я уже и сам понял. Ты вот скажи лучше, раз такой умный, что нам теперь делать? Как жить дальше?

— Хороший вопрос, — кивнул я. — Только жить вам больше не придется. И мне тоже. Мы все — мертвые. Молчи, Эльвира, мне лучше знать! Мы — мертвые, и для поддержания своего посмертного существования должны регулярно убивать живых и пить их кровь. Вот так.

— А по-другому — никак нельзя? — робко подал голос парень с топчана.

— Можно. Осиновый кол в сердце — и все. Отмучился. Только сам ты этого сделать не сможешь — по себе знаю. Пробовал. А еще можно тихо загибаться тут без пиши. Ты будешь жить — хотя мы и не живем по-настоящему, но лучшего слова пока никто не придумал — так вот, ты будешь жить долго, очень долго. Но голод постепенно сведет тебя с ума, и ты уже будешь готов на все, будешь готов убить родную мать, чтобы только прекратить свои мучения — но у тебя не останется сил, чтобы добраться до чьего-нибудь горла… Ну как, нравится?

Они долго молчали.

— Значит — убивать или умереть самому? — подал наконец голос парень в кресле.

— Именно так, — кивнул я.

— А если — зверей? — на миг встрепенулся мальчик на топчане. — Мне кажется, я бы смог…

Кажется ему! Он даже не смог произнести слово «убивать»!

— Зверей — можно. Только это довольно противно, и все равно долго не продержишься.

— А может… консервированная кровь? С донорских пунктов? Как в том фильме…

— Забудьте! — одним взмахом перечеркнул я повисшую было в воздухе надежду. — Консервированная кровь — для плохих фильмов и комиксов! Кровь для нас скорее символ. Выпивая кровь жертвы, мы пьем ее силу, ее жизнь — и делаем ее своей! Вот за счет чего вампир поддерживает свое существование. А консервированная кровь — просто жидкость, не более. Забудьте о ней.

Она вам не поможет. И о том, что можно выпить кого-то не до конца, сохранив ему жизнь — тоже забудьте.

— Я… попробовал один раз, — глухо произнес парень в кресле. — Я думал — я его ненавижу. Он… а, не важно! — махнул он рукой. — Но когда я увидел его мертвым… Нет, я не смогу еще раз! — он снова закрыл лицо руками, содрогаясь всем телом.

— Ну что ж, тогда мне больше нечего вам сказать. Вы можете стать настоящими вампирами и регулярно убивать людей; вы можете долго и мучительно умирать здесь — но такой смерти я не пожелаю и врагу! И, наконец, вы можете разом прекратить свои мучения — но тогда нужен кто-то , кто поможет вам в этом. Я все сказал. Выбирайте.

И я повернулся к выходу.

— Постойте!

Мальчишка с топчана.

Я обернулся, остановившись в дверях.

Серая, с темно-лиловыми прожилками, обреченность. Но вместе с ней — и решимость.

— Вы… поможете мне умереть насовсем?

Да, чтобы принять такое решение, надо тоже обладать немалым мужеством! Недооценил я его.

— Помогу. Но я бы советовал тебе хорошо подумать.

— Я уже все обдумал. Я не смогу убивать других. И я не хочу мучиться — это уже начинается, я чувствую! Прошу вас…

— Хорошо. Я приду завтра, и если ты не передумаешь — помогу тебе уйти.

— Спасибо, — прошептал он серыми губами. — Только обязательно придите. Вы обещаете?

— Да, я обещаю.

Всю обратную дорогу мы с Эльвирой подавленно молчали.

— Влад, я не хотела. Я не знала, что такое может случиться! — подняла она на меня полные слез глаза, когда мы уже входили в подъезд. — Неужели ничего нельзя сделать?!

— Только для одного. У того, что сидел в кресле, еще есть шанс. Второй обречен. Теперь ты знаешь, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями?

Она молча всхлипнула, но я не обратил на нее внимания, потому что увидел: дверь моей квартиры приоткрыта. А я точно помнил, что тщательно запер ее, уходя!

— Заходи, Влад, заходи, не бойся! — я узнал голос Генриха и слегка перевел дух. Впрочем, радоваться и вздыхать с облегчением рано: если Генрих заявился ко мне вот так, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее. К тому же, раз он не только «вычислил» мое место обитания, но и смог открыть дверь в квартиру — значит, грош цена такому убежищу! Надо срочно менять место дневки.

Мы вошли, и я тщательно запер дверь. Все замки были в порядке.

— О, да ты не один! — криво усмехнулся Генрих, вынув изо рта свою неизменную сигару. — Впрочем, я мог бы и сам догадаться. Что же ты? Представь меня даме!

— Это — Генрих Константинович, мой Отец, — обернулся я к замершей на пороге Эльвире. — А это — Эльвира. Моя «дочь».

— И любовница, — закончил Генрих. — Ого, да вы еще не разучились краснеть, леди! Не надо смущаться, я не хотел сказать ничего плохого. А у тебя прекрасный вкус, Влад. Впрочем, не могу сказать того же о вкусе твоей дамы. Ну да ладно, присаживайтесь. Есть новости, и очень нехорошие. Я не вполне понимаю, что происходит, но, подозреваю, кое-что сможете прояснить вы.