Борис Штерн - Феникс сапиенс

Самолет подрулил к длинному понтонному пирсу. Сэнк, подходя к дверям, инстинктивно зажмурился и втянул голову в плечи, и точно — на берегу все-таки грянул оркестр: пустые бочки из под горючего, алюминиевые канистры и колокол. Да, самый настоящий тяжелый медный санкт-петербургский колокол, висящий на ажурной звоннице у входа на пирс. А духовые инструменты имитировались громкоголосым хором: «та-та-та, бу-бу-бу». Как только Инзор, будучи замыкающим, ступил на пирс, раздался залп двух десятков ружей, и в воздух взмыла дюжина самодельных ракет.

— Ну вот, — сказала Мана, — а ты сомневался!

У трапа команду «Петербурга» встречали начальники отрядов во главе с председателем Совета станции, атлантийцем Алонором Цирканом. Легкий, быстрый в движениях Ал обнял всех дорогих гостей и провозгласил, вытянувшись по-военному и подняв правую руку:

— Республика Петербург приветствует членов экспедиции «Петербург»!

— Ал, ты здесь прекрасно сохранился, не в пример мне!

— Сэнк, я все-таки на три года моложе, да и здешний климат способствует консервации.

У выхода с пирса толпились около сотни человек. Перестав трубить в сложенные рупором ладони и барабанить по железным емкостям, они встали по сторонам и зааплодировали. Гости разулыбались и замахали руками в ответ. Алека обратила внимание на их одежду — в ней явно прослеживались три стиля:

— светлые клетчатые рубашки с бордовыми жилетками из плотной ткани, обильно усеянными карманами;

— тонкие свободные свитера, черные или темно-синие — в этом варианте одежды карманы топорщились на брюках;

— белые рубашки с тонкими шерстяными жилетками — у их обладателей вообще отсутствовали какие либо карманы.

— Что это они одеты как из трех инкубаторов? — спросила Алека. — Национальные униформы что ли?

— Нет, цеховые униформы, — ответил Ал. — У нас интернационал: формально каждый подчиняется своей национальной администрации, фактически все разбились на команды сообразно с профессиональными интересами и навыками. И все прекрасно говорят на классическом земноморском.

— И что это за три цеха?

— Те, что в бордовых жилетках, — машинисты; исследуют технику Темного века. Большинство из них копается в Железной долине, они в большинстве и сейчас там — здесь лишь те, что работают в Механической лаборатории, она вон там за грядой, — Ал махнул рукой на запад. — В свитерах — старьевщики. Работают с культурными и бытовыми артефактами — в других местах их коллеги называются археологами, но они почему-то ненавидят это слово и иначе, как старьевщиками, себя не называют. Кстати, они все еще находят немало книг, хотя месторождений, подобных вашему книгохранилищу, больше не попадалось. Они тоже в своем большинстве сейчас на леднике. А в светлых рубашках — звонари, белая кость. Их профессия — «прозавнивать» лед — акустическое и электромагнитное зондирование. Они не даром едят свой хлеб: ты бы видел их трехмерные карты внутренностей ледника, все видно — где камень, где железобетон, где железо, где нечто мягкое вморожено! Свалки видят на глубине до двух сотен метров — они так и плывут в придонном слое облаками мусора, поглощая и рассеивая звук.

Сэнк остановил взгляд на одном из звонарей. Тот хитро улыбнулся в ответ. Сэнк несколько секунд напряженно вглядывался, наконец спросил:

— Никак Ланс Харонг?!

— Так точно!

— О, здоровенный какой стал! — Сэнк подошел и потряс Ланса за плечи. — Правда и раньше был не маленький. Я и не знал, что ты здесь. Только что, когда сидел в самолете, твоего отца вспоминал, как встречал его здесь в шестьдесят седьмом, как плыли с ним домой на «Петербурге», он еще все расспрашивал нас, как каждый видит свое будущее. Он будто хотел всех подбодрить напоследок, поддать нам жару.

— Да, он часто вспоминал эту поездку, даже когда уже сидел на наркотиках, все повторял: «Хороший теплый праздник под занавес!» Весело у вас там было, судя по его рассказам. Кстати, именно тогда он меня надоумил заняться этим, — Ланс кивнул в сторону ледника. Я же был кабинетным математиком. Говорит: «Вот тебе достойное поле деятельности с твоими обратными задачами». Придумай, мол, как с помощью акустики прощупать то, что подо льдом, — там ведь столько всего интересного!

— Расскажешь поподробней?

— Да, меня попросили послезавтра доложить об этом на конференции.

— Отлично, до встречи!

— Пойдем, поселю вас, все остальное потом, — скомандовал Ал, — здесь все рядом.

Станция располагалась там же, где в 966 году высадилась александрийская экспедиция — на берегу озера в небольшой долине, напоминающей амфитеатр, обращенный к воде. Треугольные домики первых зимовщиков рядом с озером остались на месте — в центре арены. Там же на арене — главное здание: столовая, конференц-зал, офисы и три невзрачных строения с развевающимися флагами — национальные штабы Александрийской и Аравийской республик и Атлантического Союза. По склонам долины зрительскими рядами расположились жилые домики — легкие сборные конструкции на тяжелом цоколе из валунов (все либо из местных камней, либо доставлено по воздуху — так Ал прокомментировал особенности архитектуры). От пирса через арену, далее вверх по центру амфитеатра шла главная улица, крытая плотно утрамбованным гравием (асфальт на самолетах не возят). По сторонам дороги — небольшие сосенки, посаженные лет пятнадцать назад, едва достигшие человеческого роста. На шестом верхнем ряду свернули налево и прошли метров сто:

— Ну вот ваш дом. Без архитектурных изысков, но вместительный — весь ваш. Держи ключи, комнаты выберете сами. Поселяйтесь — и добро пожаловать в столовую на ужин!

Сэнк с Маной встали у окна, выходящего на север. Пока они шли, разбирались с комнатами, распаковывались, с запада нагнало низкую аморфную пелену. Цвета исчезли, остался лишь холодный серый — ледника, воды и неба, да еще темно-серый цвет камней. Ледник отступил от озера, обнажив голые камни — бараньи лбы, валуны, булыжники. Где-то в щелях на оставленной территории наверняка что-то проклюнулось, но отсюда пейзаж за озером выглядел безжизненной полярной пустыней.

— Все стало совсем по-другому, — заключил Сэнк, — ледник начинался прямо от озера, местами спускался в воду. Вон там, левее груды валунов, небольшой залив, прикрытый бараньими лбами. Там в озеро впадает река, по которой мы плавали внутрь ледника. Она текла в ледовом ущелье, переходящем в тоннель, а сейчас петляет на открытом пространстве — я успел рассмотреть ту реку при заходе на посадку.

— Вы плавали, а я с этими чертовками сидела. Они тогда еще еле говорили, но хулиганили в полную силу. Глони еще у нас не было, поэтому все доставалось мне.