Борис Штерн - Феникс сапиенс [калибрятина]

— А насчет гегемона: я встречала это слово только в комбинации «пролетариат — гегемон революции». Контекст такой, что гегемон первым все громит и захватывает, — сообщила Кола.

— А, понятно, значит гегемоны общества потребления — те, кто первыми опустошают магазины и сметают прилавки при больших распродажах. Видела я такое: гегемоны в большом количестве — страшное зрелище! Мана, продолжай!

— « В главе „От защиты чувств к свержению культуры“ прослеживается, как стремление погасить социальные конфликты выливается в благообразную цензуру и добропорядочный террор.

В главе „От Homo sapiens к Homo officium “ исследуется процесс ультраспециализации, потери общих навыков, эрозии рационального мышления и утраты восприимчивости к культуре — так массы тихо глупеют. Показано, как экономика и политика поощряют деградацию населения ».

— О, стоп! — на сей раз Сэнк перебил Ману. — Вот уже третий раз автор употребляет слово слово «деградация» — оно и раньше все время у меня вертелось в голове, когда я ломал голову над этим тотальным, как это сказать… охрястом. Деградация вполне объясняет…

— Да не совсем объясняет, — возразила Мана, — ведь не могли же все как один деградировать. Кто-то наверняка жил вне города и умел работать руками и головой. Ну, пусть произошло что-то совсем ужасное, и что — умирать? Вышел мужик из дому, нарубил дров, прорубил лед, принес воды, где-то наверняка есть запасы еды — дотянуть до весны…

— Тетя Мана, ведь все так и было — новые поселения как раз основаны такими мужиками, — ответила Алека. — В новых поселениях спаслись миллионы. Почему они через два-три поколения вымерли, не возродив цивилизацию — отдельный вопрос.

— Да, я согласен, повальная глупость и беспомощность объясняет только часть случившегося. Должно быть что-то еще. Мана, прочти эту главу про деградацию. Может быть, там есть какие-то факты и цифры.

Цифр в главе было немного: если верить автору, цифрам была объявлена война. Всякие тесты на интеллект в большинстве стран попали под законодательный запрет, как и оценки успеваемости в учебных заведениях. Судя по всему, неспроста. Еще в начале XXI века в проведенных исследованиях проявилась крайне неприятная вещь: отрицательная корреляция между числом детей и уровнем образования человека. Как пишет автор, теперь (в начале XXII века) за публикацию подобных данных предусмотрена административная ответственность, но результат виден на глаз.

В дополнение автор привел длинный список административных запретов — от самовольного ремонта и установки бытовой техники до купания в естественных водоемах вне специально оборудованных мест. Не менее впечатляющим был список видов деятельности, подлежащих лицензированию, — от содержания домашних животных до высказываний в социальных сетях. А чего стоили примеры человеческой беспомощности?! Типичный случай: человек куда-то ехал, вышел из машины и уронил смартфон в кювет, полный воды. Навигатор в автомобиле затребовал пароль, который человек не помнил — он всегда передавал его со смартфона. Водитель-робот отказался ехать без включенного навигатора. Человек водить машину без навигатора не умел. Он сел за руль и заплакал. На следующий день его обнаружили полицейские — живого, но голодного и замерзшего.

— Ну что, поверим автору? — спросил Сэнк. — То, что он пишет, кажется малоправдоподобным, но то, что произошло через сто лет после него, — вообще неправдоподобно. Но ведь произошло!

— Есть одно утверждение, которое можно проверить прямо сейчас, — сказал Стим. — Автор пишет в 2112 году, что книга давно умерла. Значит, все остальные книги, которые у нас есть, должны быть изданы гораздо раньше. Мы ведь можем это легко проверить!

— Можем, но придется размораживать и снимать обложки. Ну почему никто не печатал на обложке дату издания?

— А сейчас печатают?

— И сейчас не печатают. Но от этого не легче. Начнем с мусорных книг.

Василий Игнатьев был прав. Последняя из двухсот книг, с которых были аккуратно сняты обложки, была датирована 2105 годом («10 лучших диет для молниеносного похудения»). Подавляющее большинство издано до 2080 года. Сэнк, конечно же, нарисовал распределение числа книг по времени издания. Распределение круто шло вниз после 2070 года — примерно по падающей экспоненте.

Грянули морозы, но добыча книг продолжалась при комфортной температуре около ноля. «Книжный рудник» все увеличивался, каждый день наружу вывозились десятки тачек пустого льда и два-три книжных ящика, прокладывались штольни — кривые и местами узкие, поскольку тут и там попадались бетонные плиты, которые приходилось обходить. «Мы книжно-ледовые черви», — любил повторять Крамб, работавший главным забойщиком.

Наступил март, еще морозный, но уже светлый. Произошло печальное событие — первое за всю экспедицию: исчезла Глоня. Когда Мана с девочками стали собраться на прогулку, собака в радостном возбуждении запросилась на улицу, Мана выпустила ее, надев упряжь, а когда через пару минут вышла с девочками, Глоня исчезла. Сколько ни звали собаку, сколько ни срывали голос — попусту. Через час с ледника приехал Инзор с грузом и сразу же рванул на снегоходе в погоню. Но из-за крепкого наста след был едва заметен и вскоре потерялся. Инзор долго кружил по гривам, но без толку.

На «Петербурге» наступил траур. Глоня унесла с собой те самые тепло, радость и веселье, что принесла летом. Девочки то рыдали, то тихо плакали, Мана ходила с каменным лицом, мужчины обсуждали план поисков собаки. Наутро Сэнк с Инзором на снегоходах отправились на поиск. Сэнк, поднявшись на очередную гряду, увидел в километре на другой гряде двух собак. Посмотрев в бинокль, он опознал в одной из них Глоню. Упряжь была на ней. Через полторы минуты он был там, но собаки исчезли. Остался легкий след, теряющийся в ельнике. Вскоре он снова увидел собак, гораздо ближе, — уже трех и Глоню среди них. Сэнк заорал: «Глоня!!!» — собаки, включая Глоню, дали деру.

— Бесполезно, — сказал Сэнк, вернувшись на «Петербург». — Она удрала и будет удирать от любого из нас. Это у нее свадьба — тут человек бессилен. Будем надеяться, что вернется сама.

Через несколько дней погода испортилась — потеплело, но поднялся ветер, метель. Сказочную дорогу замело, никто и не пытался ее обновить — казалось, она потеряла смысл. Прошло десять дней с момента исчезновения Глони.

— Наверное, она нашла себе стаю, — сказала Мана. — Собака выросла в дикой природе, зачем ей мы? И что она будет делать в жаркой Александрии, если останется с нами насовсем? Пусть уж гуляет на свободе в родной среде. А нам пора успокоиться и заняться делом.