Борис Штерн - Феникс сапиенс [калибрятина]

Около семисот книг, посвященных социологии, политике, экономике, истории, пошли во второй белый список. Эти семьсот назвали «группой надежды», предполагая, что именно эти книги прольют свет на причину краха той цивилизации. В этой группе Сэнка больше всего воодушевило название «Радостные и грустные итоги ХХI века». И еще в морозильной камере осталось около двух тысяч книг «серого списка». Сэнк предположил, что именно там, среди книг с ни о чем не говорящими названиями, скрывается настоящая литература.

Инзору снова удалось связаться с Даватом. Тот пообещал прилететь послезавтра, 5 августа. На 4 августа измотанная экспедиция взяла выходной.

Только в этот день все смогли оглядеться и восхититься. Оказалось, многое изменилось — исчез гнус, западный косогор стал сиреневым от цветущего иван-чая, на дне долины созрела морошка, песок нагрелся, словно приглашая разлечься на нем и задремать под легкими плывущими облаками. Сэнк со Стимом и Алекой так и сделали. Мана с девочками и с Колой пошли по морошку, Крамб с Инзором разожгли костер и хотели было запечь рыбу, но тоже разлеглись и задремали. Потянулся долгий-долгий безмятежный день. Если кто-то и думал о чем-то, то в стиле расслабленных мечтаний — о завтрашних свежих фруктах, о теплом море, о грядущей встрече с друзьями, о долгой солнечной жизни.

Алека, повернувшись на правый бок и приоткрыв левый глаз, увидела собаку на косогоре. Или волка? Окончательно проснувшись, она села и внимательно присмотрелась. Если это был волк, то явно не чистокровный — гибрид с собакой. Если собака, то с примесью волчьей крови. Так или иначе — крупный серый с белым зверь, стоячие уши, хвост колечком. Алека встала, зверь не уходил и спокойно смотрел на нее. Она взяла рыбу из ведра у костра и медленно пошла к зверю, остановилась на полпути, присела и показала рыбу. Собака медленно осторожно пошла к Алеке, размахивая кончиком чуть поджатого хвоста. Метрах в пяти остановилась. Алека положила рыбу, отошла на три шага и снова присела. Собака подошла к рыбе, съела с хрустом за считанные секунды и с энтузиазмом замахала чуть приподнявшимся хвостом.

— Иди за мной! — сказала Алека и пошла за следующей рыбой. Собака действительно пошла следом, опустив голову, прижав уши и подобострастно виляя хвостом вместе с задом.

— На! На сей раз только из рук!

Собака, прижав уши и виляя задней половиной тела, подошла и взяла. И уже не ушла. Через минуту она сидела у ног Алеки с поднятыми ушами и приоткрытым в собачьей улыбке ртом.

— Инзор, иди сюда, я тут тебе помощника нашла.

Инзор поднялся, протер глаза, подошел. Собака встала и прижалась к его ногам, облегченно вздохнув, когда Инзор потрепал ее за ушами. Сэнк тоже проснулся и подошел.

— Девочка, совсем молоденькая. Прошлогодняя — год с небольшим. Видимо, выгнали из стаи. За что?

— Как за что? Извечный сюжет: вожак кладет глаз, жена вожака соответственно реагирует, — изложила свою версию подошедшая Кола.

Подошла и Мана с девочками, которые остановились неподалеку с открытыми ртами и вытаращенными глазами.

— Не бойтесь, она добрая, можете подойти ближе, — сказала Алека.

Кана и Лема сделали шаг вперед. Когда собака уткнулась в колени Маны, Лема подошла и осторожно дотронулась пальцем до ее спины, то же самое проделала Кана, уже более уверенно и с нажимом. Собака обернулась и лизнула Кану в лицо, последовал визг — в нем звучал страх, переходящий в восторг.

Собаку назвали Глоня. К вечеру в экспедиции стало ощутимо больше тепла, радости и веселья. Неужели это все принесла с собой молодая псина, изгнанная из стаи? Как столько добрых чувств помещается в существе непонятного происхождения?!

К середине следующего дня Инзор принял вызов Давата с бортовой радиостанции — самолет уже давно вылетел из Ворот и находился в паре часов пути. Инзор включил радиомаяк, Стим с Крамбом раскатали рулон тонкой ярко-желтой ткани на косогоре, придавив ее камнями. Погода была ясная с легкими облаками, ветер — юго-восточный, пять метров в секунду.

Глоня услышала самолет первой — вскочила, уставилась на юг и заскулила. Действительно, в небе низко над горизонтом на фоне облака показалось инородное тело и вскоре застрекотало.

— Ну вот и фанероплан Давата! — провозгласил Сэнк.

На самом деле в конструкции самолета не было никакой фанеры — в основном алюминий, хотя его очертания биплана отдавали глубокой авиационной архаикой, ассоциирующейся с фанерой и парусиной. Самолет сделал круг над озером, приводнился на небольшую рябь, лихо проскользил двести метров и затем не спеша подрулил к каменному пирсу за кормой «Петербурга». Из двери на пирс выпрыгнул молодой парень, зачалил самолет, откинул трап, по которому тут же спустился грузный улыбающийся Дават, за ним вышел парень постарше.

— Разгружайте! — зычно выкрикнул Дават после непродолжительных объятий и рукопожатий.

Члены экспедиции и пилоты выстроились в конвейер, из дверей самолета на корму «Петербурга» один за другим поплыли ароматные ящики, многообещающе позвякивающие ящики — десятки ящиков с волнующим содержимым. Потом был пикник на поляне, потом банкет в кают-кампании, а наутро Сэнк спросил:

— Неужели не прокатите нас вдоль края ледника?!

— Мы бы рады, — сказал первый пилот, — да топлива в обрез на обратный путь.

— А если в трюме «Петербурга» найдется сто литров авиационного бензина? — спросил Сэнк.

Через час самолет вылетел на экскурсию. Сэнк, Стим, Алека и Инзор прилипли к иллюминаторам. Они увидели то, что никак не могли увидеть в наземных вылазках, — увидели всю картину. И ее главную деталь, скрытую от наземного наблюдателя, — обширную темную долину среди льда. Это была впадина четыре на пять километров, протаявшая метров на двести в глубину, — впадина, заваленная крупными исковерканными плодами человеческой деятельности, ледниковый Армагеддон. Повсюду бетонные торосы — плиты, балки, целые и переломанные, связанные железными лохмотьями, ощетинившиеся арматурой. Холмы, гряды бетонных обломков — оттаявшие, перемешанные с булыжником, торчащие из ледника. Повсюду железо! Искореженное, ржавое, страшное — обломки ферм, рельсы, сложенные каркасы зданий, сплющенные подъемные краны, опоры. Там и тут — машины, смятые, скрученные, спрессованные — легковые, грузовые. Все — темно-бурые от ржавчины, такие же вагоны, суда, строительная техника. Еще и еще — в каждом распадке, в каждой промоине, а сколько оставалось подо льдом! Куски кладки, кирпичное крошево, куски асфальта, столбы, провода… Сотни миллионов человеко-лет труда, вложенного когда-то в этот поверженный раздавленный хлам, вытаивали на свет божий после многотысячелетнего заточения.