Сергей Григоров - Очарование Ремиты [СИ]

— Где же я их возьму?

— Они будут предоставляться Вам точно в те сроки, которые Вы установите. В конце концов Аналитический центр для того и существует, чтобы осуществлять информационное обеспечение руководства Дома. Кстати, в ближайшее время с Вами на связь может выйти герцог Луонский. Он намерен настаивать на том, чтобы провести запланированное заседание Коронного совета, на котором предполагалось принять решение о назначении его регентом.

— Не соглашайтесь.

— Мы так и делаем, исполняя Ваши указания. Но сколько хлопот это доставляет!

— Только сегодняшним утром по данному вопросу мы разослали около трех десятков писем, — счел нужным пояснить Леон. — Луонский патологически упрям и настырен. Долбит и долбит одно и то же. Я уже не первый раз подумываю, что его проще убить, чем убедить в чем-нибудь. Кстати, при том образе жизни, что он ведет, организовать на него покушение очень просто…

— Не надо покушений, — отозвался Олмир, — какой-никакой, но он все же человек. И сестра у него — Зоя.

— Вам, Лео, только бы всех работой загрузить, — проворчал канцлер, — пусть наши спецподразделения продолжают оттачивать мастерство в учебных лагерях. Не один Луонский является источником повышенного беспокойства. Барон Ким окончательно выявился как непримиримый враг нашего Дома. Вон его вчерашнее выступление на вечере встречи выпускников художественной академии. Опять во всеуслышание кричал, что искусство-де еле-еле теплится в тисках суровых монархических порядков. Ему подавай свободу — тогда он якобы лучше будет малевать свои картины. Самое опасное в его речах то, что регентство он преподносит как великий шаг ко всеобщей свободе и процветанию. Сперва регент, затем президент, а там и вообще светлое будущее.

— Да, барон Ким внешне мне тоже не понравился, — сказал Олмир.

— Так, может, организуем на него покушение? Вот уж год, как мы ни разу не задействовали свой спецназ. А раньше, помнится, его все побаивались.

Олмиру показалось, что мир вокруг какой-то нереальный. Сколько красивых слов он слышал о людях, сколько добрых историй прочитал. Сколько радостных и целеустремленных лиц видел (правда, не наяву, а в основном на экране компьютера). Свыкся с мыслью, что ни с ним, ни с кем-то другим никогда не произойдет ничего страшного… Подумаешь, взорвали школу и пропали ребята — ничего плохого с ними не будет. А тут ни с того, ни с чего: «проще убить, чем убедить», «простаивает спецназ». Вспомнились переживания во время обсуждения правил проведения его дуэли с Аликом… нет, с Аполлоном Шойским.

— Не будет никаких покушений!

— Экий ты, Лео, кровожадный, однако, — сразу откликнулся канцлер.

— Я что-то не пойму. Вроде бы публичное осмеяние для политика смерти подобно. Я поставил в смешное положение герцога Луонского, сумев убежать от него и его подручных в самом центре его власти — в Конде. Если об этом узнают средства массовой информации, то он не сможет, как говорится, сохранить лицо. Почему в новостях ничего не говорится о моем побеге из-под стражи?

Канцлер молча повернулся к Кокроше. Наставник, крякнув, сказал:

— Да, можно было бы насолить Луонскому, живописуя наши приключения в его столице. «Но» здесь в том, что ты призвал на помощь чужака — Эса Мерлина. У нас не принято выносить сор из избы, и широкие круги дворянства осудят твое поведение. Вот если бы мы сами разоружили всю стражу и спокойно улетели к себе — тогда да, Луонский был бы высмеян, уничтожен, стерт в порошок. А пока у нас с ним ничья или, как это можно еще сказать, обоюдный пат.

Помолчав, Кокроша добавил:

— Можно было бы и закинуть в прессу такую информацию, но при этом придется добавить, что ты не знаком с принятыми порядками. Нарисовать тебя эдаким несмышленышем.

— Не надо называть меня несмышленышем, — сказал Олмир.

— И все же ты многого добился своими решительными и смелыми действиями. Никто не говорит, но все чувствуют: Большие Дома и их прихвостни прониклись по отношению к тебе животным страхом. Они думают, что ты обладаешь сверхъестественными способностями, и боятся. Надо обязательно обыграть это обстоятельство.

— Да, аналитики разрабатывают новую стратегию, — поддакнул наставнику канцлер.

— Хорошо, вернемся к неотложным делам. Какие новости об отряде Винтера? — спросил Олмир.

— К сожалению, никаких, — повинно ответил канцлер. — Наши команды прочесали, наверное, каждый квадратный метр сельвы, где они могли бы находиться, но ничего не нашли. Вообще никаких следов!

— А узнали, кто взорвал школу?

— Тоже нет.

— Там же подлетал второй отряд. Произошло сражение. Сгорело два лита. Наверняка есть большие жертвы.

— Мы это учитываем… Мой герцог, дайте нам еще время. Я уверен, что вот-вот появится нужная Вам информация. А пока просмотрите затребованные Вами вчера результаты голосования по вопросу о введении чрезвычайного положения. Лео, быстро список!

Перед Олмиром возник ворох бумаг. Почти такой же, какой подготовил ему Шерлок. Только без комментариев и не испаряющийся на глазах.

— У меня небольшая просьба, мой герцог, — сказал канцлер. — Вероятно, рассмотрение представленных материалов займет у Вас много времени. Ваш кабинет экранирован, и никакие средства связи, кроме стационарно установленных, в нем не работают. А мне бы хотелось, как это говорится, постоянно держать руку на пульсе.

— Что вы предлагаете?

— Давайте перейдем в соседнюю комнату — она специально предназначена для совещаний. Там все мои приспособления работают нормально.

Вглядевшись, Олмир увидел, что канцлер просто нашпигован какой-то аппаратурой: маленькие бусинки в ушах (наушники?), наклейки на шее, всюду проводки, в зубах тоже что-то блестит. Надо бы узнать, что это такое, подумал он, а вслух сказал:

— Хорошо, пройдем в комнату для совещаний.

Пропустив вперед Бориса Краева и Леона Октябрьского, Олмир попридержал Кокрошу.

— Скажите, наставник, вы по-прежнему ратуете за увольнение всех, кто голосовал против введения чрезвычайного положения?

— Я по-прежнему настаиваю на том, чтобы как можно скорее изгнать всех предателей и тайных недоброжелателей из наших рядов. К сожалению, вчера я предложил несостоятельный критерий их определения.

— Почему?

— Ума много, да разума нет. Я упустил из виду, что в условиях чрезвычайного положения все решения Коронного Совета принимаются простым большинством голосов. Мы могли бы сами расчистить Луонскому дорогу к трону.

— Таким образом, канцлер, проголосовавший против чрезвычайки, может называться верным слугой нашего Дома?

— Весь его послужной список говорит об этом. Дела не голуби — не разлетаются.

— Остается единственное — то, что мне не совсем нравятся маленькие люди, — сказал Олмир, вспоминая Алика. Эта фраза была произнесена, когда он уже садился за стол в соседней комнате. Борис Краев и Леон Октябрьский сделали вид, что ничего не слышат.