Алиса Арчер - Невозвратимое

Книжник покачал головой. Он многое помнил из того времени, когда были живы родители, и сразу понял, кто воспитал в отце понятия о чести и справедливости. Отец всегда призывал их с братом помогать другим, использовать свою силу во благо и служить родине. Но Книжник еще ребенком убедился, что зачастую люди принимают благородство за слабость. А пощада воспринимается как признание их исключительности. Каждый раз поднимаясь с земли и зализывая раны, они думали, что ошиблись лишь самую малость и следующая попытка приведет их к победе. Книжник быстро научился не давать им второго шанса. Он помнил, как Луццатто все пытался с кем-то договориться, не понимая, что конкуренты всегда будут стараться его обмануть. И не раз доказывал Мозесу, что когда пытаешься жить по чести, каждая ничтожная тварь стремится откусить от тебя кусок побольше.

Увидев, что большинство заключенных скрылось в лесу, Книжник переместился к складу. Растащил бочки с бензином по лагерю, пробил днища и поджег быстро растекающуюся вонючую жидкость. Он уже собирался переместиться в комнату Уварова, когда услышал выстрелы. Выглянув, увидел раненого надзирателя, стрелявшего в спину убегающим узникам. Нацист уложил уже троих и теперь целился в застрявшего у ограды Сергея Пороха. Дед не смог сразу разжать израненные колючей проволокой руки и с отчаянием смотрел в черное дуло пистолета. Надзиратель что-то прокричал, подошел к деду и направил пистолет ему в лоб. Сергей Порох закрыл глаза. В этот момент за спиной нациста появился Книжник. Он схватил немца за голову и резко дернув, опрокинул на землю. Раздавил горло ногой и снова переместился в бараки. На деда он не смотрел и не мог знать, что из-за поврежденного в бою века один глаз у Сергея Пороха закрывался не полностью. Дед все видел. И многие годы после войны он будет пытаться понять, не привиделся ли ему в дыму разгорающихся пожаров огромный русский солдат.

Книжник смотрел, как дед медленно ковыляет к лесу, и думал о том, что будет с заключенными дальше. Сквозь уходящие в будущее временные линии он видел, что большинство из этих людей не выживет. Многие из них были больны, остальные – истощены и слабы. Если им не помочь, они так и сгинут в этих лесах. К тому же фашистское командование не оставит побег без внимания – их будут искать. И тех, кого найдут, ждет еще более страшная участь. О да, – Книжник довольно потянулся. Фашисты отправят патрули, чтобы преследовать беглецов. Они будут прочесывать леса с собаками, будут идти по следам и искать, искать, искать. И найдут. Книжника. И свою смерть. А узники найдут дорогу домой. И каждый в итоге получит то, чего заслуживает.

Книжник переместился в комнату Уварова. Вонь от пожаров раздражала глаза и неприятно щекотала легкие. Отдышавшись, он присел на диван и погрузился в воспоминания. Всего несколько шагов отделяло его от цели – спасти родителей, слегка подправить детство Хедвиги, устроить будущему себе встречу с ней. Но сможет ли он полюбить ее? Книжник не смог. Она была очень красивой женщиной и почти сразу влюбилась в него, но Книжнику ответить взаимностью не получилось. И это стало, пожалуй, главной причиной, по которой Хедвига принялась за наркотики. Любовь не хранила ее, не оберегала от страха перед тем, что Книжник может с ней сделать. При том, что он никогда не поднимал на нее руку, она понимала, что беззащитна перед демонами, которые владели душой ее возлюбленного. Он уходил и возвращался весь в крови, со сбитыми кулаками. Спокойный. Безмятежный. И она знала цену этому спокойствию.

Когда она забеременела, то переехала в дом Луццатто, поближе к Габриэлле и их подрастающим сыновьям. Она боялась, что Книжник не позволит ребенку появиться на свет. Мозес сам сообщил ему, что Хедвига ждет дочь. Говорил, как он рад, что у Книжника будет настоящая семья. Он фактически вынудил его дать обещание не приближаться к Хедвиге до тех пор, пока она не родит. И через пару лет, крепко выпив, признался Книжнику, что и сам боялся и переживал за ребенка. Бедняга Мозес. С каким облегчением он вздохнул, когда понял, что Книжник принял Малютку. А когда ее не стало, он единственный не побоялся прийти к нему ночью в темный опустевший дом. Чтобы просто быть рядом.

Книжник встряхнулся. Совсем скоро все изменится. Малютка будет жива, а Книжник исчезнет. Каким станет тот, другой? Слабым? Посредственным? Счастливым? Впрочем, это не имело никакого значения. Каким бы ни оказался Александр Порох, он станет куда лучшим отцом для Малютки, чем Книжник. Ему не было жаль своего прошлого, он не умел сочувствовать даже самому себе.

Услышав за дверью осторожные шаги, Книжник поднялся. Это Вяземский. Профессор ступал тяжело и неуклюже, и Книжник узнавал о его приближении раньше, чем тот появлялся в коридоре. Переместившись за спину гостя, Книжник увидел Бельского. Генерал стоял перед дверью, слегка наклонив голову и закрыв глаза. Прислушивался, пытаясь понять, есть ли кто-нибудь в комнате. Книжник знал, что Бельский не решится войти. Куда проще послать вместо себя Вяземского. Или Терехова. Генерал всегда предоставлял шанс умереть другим, часто оставаясь вне зоны им же спланированных операций. Поэтому до сих пор оставался в живых. И убивать его не было необходимости. Ни сейчас, когда волна временных изменений вот-вот сметет настоящее, создавая новую реальность, ни в то время, когда Бельский охотился за ним, посылая на смерть своих людей. Смерть генерала позабавила бы Книжника, но сейчас у него не было настроения развлекаться. Он исчез во времени раньше, чем Бельский открыл глаза. Оставляя генерала наедине с его трусостью и бессилием.

10 февраля 2016 года. Москва. Центр исследования аномалий. 11:15

Едва Вяземский вошел в кабинет, на него набросился Бельский. Судя по перекошенному лицу, генерал был в ярости и готовился стереть профессора в порошок. Но увидев бледное посеревшее лицо приятеля, остановился. Собрал волю в кулак и как можно спокойнее произнес:

– Я всю ночь проторчал на сраном чердаке, Петр. Почему ты не предупредил меня, что уедешь?

– Ты помнишь моего деда, Володя? – вместо ответа задал вопрос профессор.

Бельский замолчал, обескуражено глядя на Вяземского, с которым явно что-то происходило.

– Помню. Но причем тут Николай Гаврилович?

– Помнишь, как мы носились во дворе до позднего вечера, а потом приходили к нему ужинать? Как он отпрашивал нас у родителей и мы не спали, слушая его истории?

– Петр, в чем дело? С чего ты ударился в воспоминания? – глаза профессора горели таким лихорадочным блеском, что Бельский всерьез испугался за его рассудок.

– Я так устал, Володя. Совсем запутался. Я больше не знаю, где правда, а где ложь. Я помню наше детство, помню, как он играл с нами. И при этом точно знаю, что мой дед не пережил блокаду. Он умер больше шестидесяти лет назад, еще до моего рождения.