Дмитрий Володихин - Львёнок из Эшнунны

И хватит об этом…

Когда я нашел лист маворсийского конгжи, о Ринхе почти ничего не знали. И, кстати, из порядочных специалистов с ним готова была возиться одна только Франсуаза. Но для нее Маворс со всеми учениками и последователями были за пределами исследовательских интересов.

Зато потом профессор Булкин, который тоже с Франсуазой… м-м-м… познакомился… Да-да! Услышал от нее про эссе маворсийского конгжи и указал, что в неразобранных материалах Дессэ, которые тот нарыл на горе Павлина — перед самой смертью от рук черных археографов, кстати, — есть какая-то «карта пророчеств»… Чуть ли не тех самых, к коим прицепился милейший конгжи. И тут Су, не будь дурой, принялась разрывать наследство Дессэ всерьез. И ей пошло везение — дай бог каждому. Забавно только, что во всем «архиве Ринха» «карта пророчеств» занимала самое скромное место. Это было всего лишь содержание книги пророчеств, а вот сама книга Су не попалась. Про находку Антонова она не знала и до сих пор, кажется, не знает.

Единственная великая женщина-полевик?

Не понимаю вас…

Ах, принижаю ее умственные способности!

Да нет же. Она ведь все-таки разобралась в находках Дессэ… Особенно когда ей чуть-чуть подсказал ее новый… хм… знакомый Морис Разу…

Что?

Неуважение к памяти?

А подите-ка вы прочь. Разговорились.

Немедленно!

Хорошо, извинения приняты.

Заметьте, Булкин — нормальный академический ученый. Его весь этот мистицизм тоже нимало не интересовал. Даже в самой ничтожной степени. Пророчества, видите, какие-то. Его вообще тогда интересовал только один вопрос: когда алларуадцы перенеслись на Марс — в конце четвертого тысячелетия до новой эры или в начале третьего, когда в Междуречье уже вовсю хозяйничали шумеры? Булкина содержательные вопросы не волновали, одна только чистая хронология — вот его стихия.

Но был у него один ученик. Тот самый Макс Бакст. От Булкина он узнал о ринхитских пророчествах… Я себе представляю, как ему старина Булкин со смехом… насчет всех этих дел… Он, знаете, был мастер сарказма! Макс загорелся. Выпало ему несколько лет работать в Королёве, и он там нашел мой отрывочек — тот самый! Начальником у Макса оказался тогда как раз Горелов, а не кто-нибудь иной. Как на грех! Макс просчитал дважды два, воспылал еще больше и в порыве откровенности рассказал о своих предположениях Горелову. А Егор… то есть Георгий Евграфович… заразился на Марсе одной… в общем… страшной штукой от маворсийского кодекса и потому маворсийских текстов принципиально сторонился. Но о книге пророчеств, обнаруженной еще бог весть когда Антоновым, он Баксту рассказал. Мимоходом рассказал. Вот, мол, есть один курьез: Антонов когда еще с Ринхом соприкоснулся, а теперь этим самым Ринхом бредят, но о книге пророчеств никто не вспоминает. Рассказал — и забыл о своих словах! Понимаете, просто он малость подтолкнул ученика Булкина. Работал с Булкиным, то и дело ездил с ним в бункер «Новый пустяк», ну и оказал любезность его ученику. Фактически подарил докторскую. Горелов — щедрый человек.

Между тем Макс был личностью иного склада. Не как Антонов, не как Булкин, в общем… не как все мы.

Вы понимаете, в этом все дело. Он был… Как бы правильнее сказать? Ему требовалось другое.

Так.

Похоже, я бестолково объясняю. Да по глазам вашим вижу. Перестаньте.

Н-да.

Два года не брал учебные курсы — и вот уже не в форме… Разучился объяснять стратиграфию Трои на пальцах. Ладно, попробую еще раз.

Итак, чего хотели мы все, когда шли в полевую археографию? Вернее, вообще в историческую науку — тут специализация роли не играет… Да ничего особенно не хотели, кроме одного: существовать внутри процесса. Пребывать в состоянии поиска, работать над расшифровкой, затем над реконструкцией социальных структур. Нам нравилось анализировать, а потом обобщать, а потом — тем из нас, у кого был дар слова, — популяризировать… Нам просто нравилось заниматься своим делом, и все. Мы все чокнутые, барышня. Мы фанаты. Мы психи. Мы этим живем, и нам очень хорошо.

А Макс фанатом не был. Ему по душе пришелся дух сенсации, а не дух работы. Он хотел успеха. Вы только поймите меня правильно: честолюбивый человек для науки — нормальное дело, ничего плохого. Честолюбивый, но не тщеславный. Макса, к сожалению, мучило именно тщеславие. Нет, низости в его характере не водилось. Он не искал возможности украсть чужую работу, сфальсифицировать результат, раздуть какую-нибудь пустышку до небес… Ему хотелось настоящей, крепкой славы. Такие люди даже чужой успех любят, им, кстати, очень удаются историографические труды. Сдвиг-то, по сути, небольшой, не всякий его заметит: в науке надо быть ориентированным на результат. Ориентироваться на процесс — ошибка, выходит исследование ради исследования. Но Макс вляпался в иную ошибку: ему требовался не результат, а внешние атрибуты результата — какие-то разговоры о личности и биографии ученого, школа, ученики, поклонники, треп в масс-медиа… Ау нормального исследователя, господи помилуй, биография должна состоять из переходов от одной темы к другой. По мере того, как удается закрыть предыдущую, разумеется.

А тут — книга пророчеств! В перспективе — блеск, сенсация, большой шум и проникновенные интервью с молодыми прекрасными журналистками. Макс взялся за пророчества ринхитов всерьез, как ни за что другое в жизни не брался. Свет у него клином сошелся на этих пророчествах. Он был, что называется, крепкий середняк. Не дурак, не бездельник, но как-то… без искры что ли. Принялся за перевод, а там древнейшая ринхитская иератика — как раз клинопись начала заменяться подобием алфавитного письма… Интереснейший, кстати, период. Вам бы им заняться! Знаете, что реформа письменности шла в марсианских княжествах тремя волнами?

Ну конечно, вам подавай Ринх!

Ладно. Хорошо.

Вернемся к Баксту.

Он просто кое-чего не понимал. Древнейшая иератика это… это… в общем, это набор головоломок. И он встал. По-настоящему встал. Понял кое-какие азы и застрял. Сунулся к Булкину: помогите, дорогой учитель! Тот, естественно, отмахнулся. У него тогда период правления Уггал-Банада не вытанцовывался, он по трое суток, бывало, не спал, глаза, говорит, болели как проклятые. А тут к нему ученик лезет с какой-то ерундой. Так что Булкин еще очень вежливо послал Макса подальше. Это Булкин потом открыл, что у ранних алларуадцев было аж два Уггал-Банада, да еще два просто Уггала, они это имя любили, бог весть почему… Три месяца жизни потратил, но свел концы с концами. Молодец, силен! Я бы не допетрил, милостивая государыня, там у него материал был чудовищной сложности. Ну, Макс — к Горелову: помогите, дорогой начальник. Горелов, даром что добрый человек, а возиться тоже не стал. Он готовил учебник по имперской скорописи, загружен был так, что только дым из ушей не валил, а в остальном Георгий Евграфович производил впечатление, которое легче всего передать двумя словами: «Сейчас перегорю!». И он послал Макса гораздо менее вежливо, чем Булкин.