Ингви Акисон - Архивариус [litres]

Ингви слушал молча, уже ничему не удивляясь.

– Все эти звезды – это светила вроде Солнца, только намного более удаленные от Земли. Вокруг многих из них тоже вращаются планеты вроде нашей Земли. И знаешь, Ингви, где ты сейчас? Ты на одной из таких планет. Ее назвали Ремотус, что на латыни означает «отдаленный».

– А что случилось с Землей? – после длительной паузы прервал свое молчание Ингви.

– Ничего страшного. Она стала перенаселенной. Когда ученые изобрели средство от старения и болезней, на Земле уже обитало слишком много людей. Конечно же, когда возможность стать бессмертным забесплатно появилась у всех желающих, это происходило только при одном условии. Человек подвергался процедуре, лишающей его возможности иметь детей…

Ингви в ужасе посмотрел вниз своего живота.

– О, не беспокойся, – поспешил успокоить его Голос. – Всё на месте и в полной работоспособности. Просто дети не появятся. Ну ты сам подумай: если бессмертным людям оставить возможность завести хотя бы по одному ребенку, то население планеты только за год может удвоиться. А если и их дети, повзрослев, заведут по ребенку? А потом и их дети? Это при том, что деды-то и бабки их по-прежнему выглядят как восемнадцатилетние и ни на какой «тот свет» не собираются! В общем, без этой меры человечеству было не обойтись. Однако для воскрешения ушедших поколений места на Земле всё равно уже не было.

– Где Мирослава? – спросил Ингви, сам удивляясь, что только теперь задал этот вопрос.

– Возможно, ты уже сегодня увидишь ее.

«Черт побери, – подумал Ингви, – а не так уж и плохо, что тот ублюдок подстрелил меня на Иордане. Сколько бы еще месяцев я дожидался нашей встречи?»

Но тут же его посетила мысль, от которой он стал мрачнее тучи.

– Она вышла замуж за другого? Когда поняла, что я не вернусь.

– Я не знаю, – ответил Голос. – Ты сам спросишь у нее.

– А кто и почему меня убил?

– Этого я тоже не знаю. Видишь ли, благодаря информации из Архива, в принципе, можно было бы очень неплохо покопаться в мозгах каждого умершего. Ведь знание атомной конфигурации мозга позволяет нам, еще до воскрешения, создать его виртуальную модель… Можно залезть в воспоминания умершего и получить полную картину его жизни. Затем при помощи суперкомпьютеров сопоставить миллионы таких картин друг с другом – и тогда у нас в Архив-Службе были бы наготове ответы на все подобные вопросы… Но нам запрещено это делать из этических соображений. Ты же не хотел бы, чтобы так поковырялись в твоей личной жизни?

Ингви помотал головой.

– Ну так вот. Я даже понятия не имею, что это за Мирослава, о которой ты говоришь. Из воспоминаний умершего – из их виртуальной модели – мы извлекаем только имя и обстоятельства, при которых человек умер. Внешний облик реконструируется по виртуальной, еще не синтезированной, ДНК. Эти данные заблаговременно, за год до воскрешения, размещаются в Сети, и любой житель Ремотуса может найти там близкого ему человека. Затем желающие могут записаться на встречу с воскрешенным.

– Мирослава записалась или нет?! – закричал Ингви.

– Я не знаю. Отдел записи посетителей знает. Но встреча с посетителями будет уже через десять минут. Сам всех увидишь.

Тот, кого Ингви поначалу принял за самого Бога, оказался далеко не такой уж и всеведущей сущностью.

– А почему я тебя не вижу? Как тебя зовут?

– Я всего лишь один из работников Архив-Службы, общаюсь с тобой на расстоянии. Нам не положено сообщать о себе никакой личной информации. У тебя еще есть вопросы?

Ингви призадумался. Надо было как-то скоротать те десять минут, что отделяли его от встречи с неизвестностью.

– Какой сейчас год?

– 2809, – произнес Голос, видимо, не считая более необходимым каждый раз добавлять «от Рождества Христова». – 15 сентября 2809 года. Если тебе интересно, то к реализации Проекта приступили пятьсот лет назад, первого января 2300 года. Ежегодно к жизни возвращали и продолжают возвращать по двести миллионов человек. Так что за эти пять веков, как нетрудно сосчитать, удалось воскресить сто миллиардов.

– Боже мой, откуда такие немыслимые цифры?

– Ну, это в твои времена на всей Земле проживало всего четыреста миллионов. А уже в 19 веке население планеты перевалило за миллиард и с тех пор только росло. В 22 веке, когда люди перестали умирать и размножаться, на Земле было уже четырнадцать миллиардов. Собственно, основная часть воскрешенных – это те, кто жил и умер в 20 и 21 веках.

– И на Ремотусе хватает места для ста миллиардов человек?

– Хватает. Но это почти предел. Для продолжения Проекта подготовлена еще одна планета. Умершие в 9 веке окажутся уже там.

– А на каком языке мы с тобой сейчас говорим и откуда я его знаю? – безо всякой логической связи спросил Ингви.

– Общий язык человечества, был создан искусственно в 23 веке. Его не требуется учить, загружается в мозг во время сна. В том числе – каждому воскрешенному. Чертовски удобная штука! Не представляю, что бы мы без нее делали.

– Какие на Ремотусе законы? – перешел Ингви к очередному вопросу.

– Гуманные, друг мой, гуманные, – засмеялся Голос. – Но ты не волнуйся: после встречи с посетителями тебя всё равно отсюда не выпустят, пока не пройдешь подробный инструктаж на эту тему.

– А что, если я, – пришла вдруг в голову Ингви неожиданная мысль, – прямо сейчас залезу на это дерево и брошусь вниз головой? Ты, кажется, говорил о бессмертии. Преображенное тело, и всё такое прочее.

– Ты разобьешься и умрешь. Но будешь вскоре воскрешен. Разумеется, только в этом смысле человек стал бессмертным – он неизбежно возвращается к жизни.

– А что, если кто-то… не я, предположим, но кто-то другой… не хочет, чтобы его больше воскрешали?

– Это сложный вопрос, Ингви, – ушел от ответа Голос. – Я бы даже сказал, один из сложнейших вопросов, вставших перед человечеством с начала реализации Проекта. Может, я лучше успею ответить на что-нибудь попроще?

Ингви задумался на секунду-другую.

– Ну хорошо, – сказал он. – Как вы ведете войны, если всех убитых вскоре воскрешают?

– Никак. Когда в 22 веке у людей появилась возможность жить вечно молодыми, никто еще и знать не знал про предстоящее воскрешение. Поэтому ценность человеческой жизни необычайно возросла, и войны прекратились. Подумай сам… – Голос помедлил, подыскивая для ошарашенного воина нужные слова. – Одно дело, когда ты знаешь, что всё равно умрешь через какие-то жалкие пятьдесят или семьдесят лет. Почему бы и не расстаться с жизнью чуть пораньше? Ради чего-нибудь. Но когда у тебя есть перспектива полноценно, в нестареющем и неболеющем теле, наслаждаться жизнью бесконечно долго – миллионы и миллионы лет! – а к тебе подходят и говорят: отправляйся-ка завтра на войну… Можешь представить себе, куда народ «послал» таких правителей? Причем это сделали абсолютно все. И те народы, чьи правители мечтали развязать войну, и те, кто мог подвергнуться нападению. Воевать – да и вообще без крайней на то необходимости подвергать свою жизнь опасности – было уже никого не заставить.