Оксана Алексеева - Знаменатель

Уставшие, мы разместились в кафе на открытом воздухе. И там я спросила о том, чем всегда интересовалась, но как-то не было подходящего момента:

– Как ты стал Знаменателем?

Его улыбка теперь была задумчивой или немного грустной. Он долго думал, потом кивнул:

– Я расскажу. Но постепенно. Чтобы самое вкусное ты услышала уже после того, как поймешь остальное.

«Самым вкусным» он назвал убийства, я понимала. Всю историю невозможно будет представить только цветными фантиками. Поэтому согласилась с ним:

– Хорошо. Тогда сегодня – только начало.

Даня рассеяно смотрел в сторону. Наверное, ему было непросто вспоминать.

– Если коротко, вся моя жизнь была сплошным везением. За исключением всего пары неприятных эпизодов, которые его перечеркнули. Наверное, я был самым счастливым ребенком… Не улыбайся так, я не преувеличиваю! – при этом на меня он не смотрел. – Представь себе малыша, который со всеми может найти общий язык, будь то сверстники или взрослые. Вообще никаких проблем во взаимоотношениях! Воспитатели в детском саду, соседи по горшкам и лестничной клетке – все чувствовали себя лучше после разговора со мной. А уж родители, само собой, во мне души не чаяли и баловали так, будто собирались вырастить эгоиста и бездельника. Им удавалось, но от этого никому плохо все равно не становилось. Сосед-алкоголик бросил пить после разговора с шестилетним пацаном. А ведь я даже не помню, что конкретно говорил! Мне просто мешали спать ночные скандалы за стенкой. Единственной проблемой, которую я доставлял, были бездомные животные в нашей квартире, которых матери потом бесконечно приходилось пристраивать по знакомым…

Он замолчал.

– Это понятно – ты был Эмпатией.

Данька улыбнулся, но не мне – каким-то своим мыслям:

– Ты не поняла. Я был не просто Эмпатией, я был элементом Системы, в которой погибло Умиротворение. Он умер совсем маленьким. Конечно, я тоже ничего толком тогда понять не мог… Вроде какая-то болезнь, а ребенок не плакал от боли, не жаловался… Из-за этого или из-за ошибки медиков, но боль в животе пропустили. В общем, все остальные элементы моей Системы с самого раннего детства были спокойнее. Это первый неприятный эпизод в моей биографии, который и наметил дальнейшее.

– Постой, – я покачала головой, – но с какой-то стороны это везение. Я до сих пор помню тот ад, который переживала между смертью Агрессии и Умиротворения! Еще немного – и я бы стала преступницей. А вы этого ужаса избежали, хоть и таким…

– Нет, Вик. Система не просто так распадается на элементы. Они должны развивать свои свойства изолировано друг от друга: чем раньше умирает элемент, тем слабее итоговая характеристика. – Я кивнула. Штефан объяснял мне примерно то же. – То есть мы все стали миролюбивее по характеру, но какую способность нам мог передать элемент с годовалым опытом? А Агрессия при этом развивалась по полной программе.

– Я поняла, – пришлось согласиться. – И когда погибла Агрессия, того Умиротворения не хватило, чтобы ее скомпенсировать. В итоге вы стали… какими, Дань? Злыми, жестокими? Достаточно смелыми, чтобы бороться за первое место?

Он отпил уже остывший кофе из бумажного стаканчика.

– Ты снова не поняла. Я не хотел быть Знаменателем, – он посмотрел на меня, считал эмоции – на них и ответил: – Нет, не как ты. Ты Логика, то есть взвешиваешь издержки и выгоды для себя. Тебя от этого анализа отдалила незапланированная страсть к Штефану, но сама сущность твоей личности располагает к тому, чтобы рано или поздно к этой идее прийти. Я же был Эмпатией – сопоставлял издержки и выгоды для всех сторон.

Прозвучавшее задело. Даниил противопоставлял мои и собственные мотивы. В роли убийцы я себя не видела, но разве он не прав в том, что я всегда ставила рациональность превыше всего остального? Любила, дружила, но делала выбор, руководствуясь холодным рассудком, а не эмоциями. Мораль для меня всегда выглядела как объективная граница для действий – и только потому, что это выгодно…

– Ладно, святоша, допустим. И как же ты докатился до примитивного соперничества? Кто умер следующим? Агрессия?

– А вот это уже тема для следующей лекции. Еще кофе?

Спорить было бессмысленно, ведь уговор изначально был таким.

– Что мы будем делать дальше, Дань? Надо ли мне искать работу, ведь твои средства не бесконечны?

– Ты слишком оптимистично настроена. Вряд ли нам удастся остаться тут надолго. Воспринимай это как передышку, не больше.

– Тогда мы будем просто гулять и отсыпаться?

– Отоспаться перед войной – милое дело. Хороший план. Заодно можно еще чему-нибудь научиться… Как насчет готовки?

– Моя жареная картошка была прекрасна! – возмутилась я. – Неужели в детдоме кормили лучше?

– Намного! Но если ты жаждешь карьеры повара, я знаю, где будет шанс на трудоустройство. Только там придется соль расходовать экономнее, у них наверняка есть учет продуктов…

Не ответив, я смотрела на него внимательнее, чем прежде. По всей видимости, Даньке досталось – ну, а кому из элементов не достается? И он вряд ли врал о своем нежелании становиться Знаменателем. Однако Система навязывает собственные правила, далеко не всегда справедливые. Но теперь-то Даня точно не тяготится своим положением, так какая разница, как он к этому пришел? Если бы не стал Знаменателем, остался бы чудесным человеком, рядом с которым всем хорошо. Как мне в этот момент. Как было два года подряд…

Я неожиданно для себя самой рассмеялась:

– Поняла! Ты прямо сейчас это делаешь – влюбляешь меня в себя! Какое интересное чувство: вроде и понимаю умом, что происходит, а ты мне все равно нравишься!

– Я ничего не делаю! – но при этом улыбка такая хитрая, что сомнений не остается.

– Делаешь, делаешь, но я не против. Я ведь про Штефана в последние несколько часов не вспоминала, пока сейчас ты сам не упомянул! Прекрасно! Я хочу твою способность, Дань!

– Летим убивать Маркоса?

Теперь он тоже смеялся – и от этого становился еще привлекательнее.

– Не-е-ет! Мне и с тобой замечательно!

На обратном пути я без стеснения подхватила его под руку, он только бровь приподнял, но вырываться не стал.

Правда, ночью меня все же придавило. Как там Штефан? Его, как объяснил Данька, уже освободили, но вполне могли взять подписку о невыезде и намеревались еще долго трепать нервы. Все же хранение огнестрела – это не мелкое хулиганство, на которое просто так закроют глаза. Скучает ли он по мне так же, как я по нему, или пытается вернуть Ольгу, чтобы забыться? Он чувствует, где я, но вряд ли вот так сразу побежит по моим следам – ведь тоже понимает, что это заведет в очередную петлю. Верит ли, что я могла его убить? Мог ли убить меня сам? На что будет похожа наша жизнь, если оба выживем?