Алексей Доронин - Кабельщики

Ведь даже кислород, который получается при абиогенных процессах, значительно отличается от тех сочетаний, которые есть в земной атмосфере и получены биогенным путем.

Трансмиссионная спектроскопия, когда планета проходит между наблюдателем на Земле и своей звездой, применяется земной наукой уже десятки лет. Работает это так: свет звезды проходит сквозь атмосферу далекой экзопланеты и достигает наблюдателя. При этом часть света поглощается в атмосфере планеты. Дальше при помощи спектрального анализа возможно обнаружить элементы, которые в этом поучаствовали. Спектральные линии соответствуют определенному химическому элементу.

Мы уже давно картографированы и занесены в реестр. Но бояться не стоит. Опасности нет. Они наверняка слишком далеко. Никакой направленный астероид не долетит. А любое оружие, которое не выглядит как «природное явление»… вызовет угрозу для своего отправителя.

Но все эти страхи смешны.

Мы с ними как люди, стоящие на горах, которые высятся на островах и поднимаются над туманным океаном. Перекликаемся… или обмениваемся сигналами примитивного гелиографа через километры воды, которую никогда не сможем переплыть, потому что течение бурное, а корабли с парусами построить не из чего. Какой смысл перестреливаться из ружья?

Сигнал дал подсказку, короткое техническое описание алгоритма, чтобы и люди Земли могли читать биомаркеры, как открытую книгу — на расстояниях в десятки тысяч световых лет. Да, это позволит видеть только прошлое. Мы помним о константе. Но и это было уже очень много.

Сразу оказалось, что вокруг тысячи обитаемых планет. Ну или по крайней мере тех, которые были обитаемы тогда, когда свет от них начал движение к Земле. Хотя виды, поднявшиеся на эту ступень, как следует из «летописей», живут долго.

Да, расстояния колоссальные. Уравнение Дрейка получило новые значения переменных, которые до этого казались вечной тайной.

К счастью, даже вымерших цивилизаций не было на соседних с Солнцем звездах. «К счастью» — потому что, если бы разумная жизнь была такой частой штукой, был бы повод бояться собственного вымирания в ближайшие годы.

Хроники гласили, что иногда в клуб вступают новые участники. А иногда разумные виды гибнут.

Причины были разные. Иногда это была планетарная катастрофа ноогенного характера (на Земле ее бы назвали «антропогенной»). Да, даже на этапе единого мира и отсутствия войн мог выйти из-под контроля физический эксперимент или что-то в этом духе. Но чаще причиной было планетарное стихийное бедствие или космический катаклизм.

Изредка виды угасали без видимых причин. Возможно, уходили в виртуал или погружали себя в анабиоз от скуки на миллионы лет. Еще реже случалось так называемое Вознесение — переход в иной вид существования — скорее всего, энергетический. Или трансформация в машинную цивилизацию искусственного разума. Это было похоже на сингулярность в таком виде, как ее видели теоретики трансгуманизма. Но более скучно, чем в фантазиях научной фантастики. Для отдельного существа могло ничего не измениться, если оно меняло «базу» с органики на неорганику или какие-нибудь волны, и все три поколения могли спокойно сосуществовать рядом в пределах одной планеты.

Но вот цивилизации, способные влиять на процессы в масштабах галактики, похоже, не существовали. Как будто даже разумные виды подвержены ограничениям «космической цензуры», согласно которой, если во вселенной появляется что-то невероятное, оно исчезнет прежде, чем его смогут заметить разумные наблюдатели. Похоже, это верно не только для экзотической материи, но и для разумной жизни. Вселенная стремилась к усреднению. Люди, наверно, не ошиблись бы, если бы назвали себя среднестатистической цивилизацией.

За бездну времени, которую велась «летопись», случалось все что угодно. Даже агрессия в физической форме — там, где два разумных вида каким-то образом зародились на двух системах, разделенных (на момент кульминации их технологического развития) «всего» половиной светового года. Объект агрессии отразил атаку и через сотни лет уничтожил планету нападавших, истребив их под корень.

Но это невероятная редкость. А среднее расстояние между цивилизациями составляло чуть меньше тысячи световых лет.

Всего их, «инициированных», оказалось несколько тысяч в Галактике. Много ли это? И да, и нет.

Гигантская сеть хранила данные вечно. Данные миллионов ушедших в небытие видов. Продолжительность жизни отдельных рас достигала сотни тысяч лет, но и они уходили…

Девяносто процентов кода Сообщения составляли координаты и временные отрезки в галактических секундах, отсчитываемые с даты первого контакта и обозначавшие различные этапы в жизни то или иной культуры. Иногда эта хронология завершались датой, когда та или иная цивилизация «замолчала». Временная привязка была сделана к положению стабильных пульсаров Млечного Пути. Это была не только летопись миллионов лет, но и некролог. Самые дальние участники этой эстафеты находились в других рукавах галактики… и даже за ее пределами — в ближайших спутниках Млечного пути — малых галактиках. Магелланово облако и туманность Андромеды о себе свидетельств не предоставили. Так долго — десять миллионов лет — цивилизации, видимо, не живут никогда. В ядре нашей галактики тоже было пусто. Как и ожидалось, высокая звездная плотность приводила к тому, что жесткие излучения стерилизовали ее планеты».

Праздничная трапеза приближалась к концу. Почти все было съедено. Скоро можно будет разбирать оборудование и уезжать.

— Почему же они прислали так мало данных? — спросил Джордж, не обращаясь ни к кому конкретному. Взгляд его был отрешенным. Он смотрел в небо.

— Сложность пересылки, — предположил Гельмут. — И гарантии безопасности для получателя. Я сто раз говорил, что они не хотели пересылать бинарные, «исполняемые» файлы. Чтоб не напугать нас. Только голые цифры, из которых невозможно сложить программу… и троянского коня.

— Да хватит вам про ужасы! Надоели. Предлагаю отправить им много всего. Фотографии амфор и свитков, оцифрованные фильмы и книги, записи музыки и балета, — сказала мечтательно Хелен.

Настроение у нее изменилось. Возможно, от успеха их предприятия, и она снова верила в чужих, в их доброту и чистоту мотивов. А может, ей так было легче.

— А я бы послал им нашу фантастику ХХ века. И труды Циолковского. И шкалу Кардашева, — вставил свое слово Петровский. — Пусть порадуются за нашу догадливость. А над чем-нибудь несбывшимся пусть посмеются. Они там знают, что все молодые через это прошли. Все верили, что можно подчинить себе пространство и время.