Николай Дашкиев - Гибель Урании

Дунай зарычал и рванулся вперед. Павел перехватил собаку и зажал ей пасть. Но было уже поздно.

Чудовище сломя голову бросилось к ним. Его тонкие, подвижные клешни просунулись в открытые двери кабины, вытащили Павла и подняли в воздух.

Юноша не сопротивлялся. Он понимал, что в эту страшную минуту сопротивление может стоить ему жизни.

Прямо перед ним оказалось прозрачное большое полушарие, на дне которого находилось огромное количество блестящих шестигранников. В центре полушария виднелась трубка, от которой вглубь чудовища тянулись оплетенные провода. Это было похоже на кошмар.

Павел сморгнул, посмотрел. Чудовище было металлическим! Эта клешня, что схватила его за талию, — и она тоже из дюраля!

Юноша не успел рассмотреть все подробнее. Чудовище подняло его повыше, и осторожно опустило в люк, который открылся на мгновение в его широкой блестящей «спине».

Павел упал на что-то ребристое, вскрикнул возмущенно, попытался встать, но почувствовал, что не может сделать и движения: грудь, живот и шею обхватили крепкие обручи.

Было совсем темно. Негромко шумели какие-то машины. Слышался скрип, как будто по наезженной дороге в морозный день катилась тяжелая бочка.

Что-то легонько и хаотично щелкало, как будто тысячи хищников окружили человека и точат свои зубы, чтобы наброситься на него. Павел даже съежился и наугад дернул ногой. В тот же миг что-то схватило ее, мягко остановило, стянуло валенок, носки. Прикосновение был щекочущим, металлическим.

— Я протестую! — воскликнул Павел. — Я — советский гражданин!

Никто не ответил, только послышался щелчок, и вспыхнул в темноте небольшой экран с причудливой, волнистой красной линией.

— Я протестую! — повторил Павел.

— … Я — советский гражданин! — подхватил кто-то очень знакомым голосом.

— Достаточно шуток! — вскипел юноша. — Что это за издевательство?! Освободите мне руки, в конце концов!

Он повернулся, желая вырваться из объятий, но они сжали его тело так, что у юноши даже потемнело в глазах.

— Ой! — вскрикнул Павел.

Объятия ослабли, щупальца начали сдирать с юношу одежду.

Убедившись, что сопротивление оказывать бесполезно, Павел Седых перестал сопротивляться, зато дал волю языку.

Он всячески ругал тех, кто его захватил в плен; указывал, ссылаясь на историю цивилизации, что раздевание пленников противоречит элементарнейшим основам гуманности, угрожал нападающим всеми возможными карами.

Невидимый собеседник сначала молчал, будто взвешивая прав обвинений, а затем спокойно повторил, разбивая слова на слоги:

— Я про-тес-ту-ю… Я — со-вет-ский гра-жда-нин…

«Погоди, погоди! — мрачно думал Павел. — Ты у меня запоешь по-другому!»

Мгла постепенно рассеивалась. Какой-то необычный свет наполнял сооружение. Голубоватым сиянием светилось все вокруг, предметы проступали легкими облачками из мерцающих микроскопических звездочек. Пожалуй, стены этого помещения были покрыты радиоактивной краской, способной светиться тысячи лет, не требуя внешней энергии.

Павел лежал один-одинешенек в углу помещения на своеобразном гамаке из упругих металлических щупалец. Юноша заметил еще такие же щупальца, только свернутые в клубок, а за ними — какие-то приборы на стенах.

— Я п-р-о-т-е-с-т-у-ю!..

Голос немного изменился. Теперь он звучал сухо, металлически.

И, странное дело, в соответствии со звуками красная подвижная линия на экране перед глазами Павла распадалась на небольшие отрезки, которые быстренько перебегали в верхний угол и замирали там. Против каждого такого зигзагообразного красного значка сразу же возникал синий — почти одинаковый по сложности, но геометрически четкий.

Металл и пластмасса вокруг. Танцует на экране красная линия. Тускло светятся предметы. Легонько вибрируют щупальца, которые держат Павла; они кажутся живыми, потому что теплые на ощупь и реагируют на его движения. И в этой призрачной полутьме кто-то невидимый кромсает слова, раздирает их на составные части с холодной методичностью машины:

— Я… в… э… в… ю… пр… т… с…

Юноше стало жутко. Хотя он был не из робких, таинственность окружения, неопределенность собственного положения вызывали в нем инстинктивный страх.

Экранчик вдруг погас, и теперь уже незнакомый певучий голос произнес:

— Пурт!.. Пурт!

— Не понимаю! — сердито отозвался Павел.

— Пурт! — повторил голос. Он что-то утверждал, объяснял, как бы просил произнести это звукосочетание.

— Ну, пурт. А дальше что?

Сразу же вспыхнул экранчик. Ярко-розовое свет ударил Павлу в глаза, и одновременно мягко раздался голос:

— Айт… Айт…

— К черту! — выругался парень и отвернулся от экранчика.

Голос подхватил его слова:

— Айт — к черту… Айт — к черту…

Красные змейки на зеленом экране перебегали, группировались в вертикальные ряды и становились рядом с синими, словно шел перевод с одного языка на другой.

Павел уголком глаза следил за экраном. Он начинал понимать, что от него требуют, но решил не обращать на это внимания.

Да только здесь бойкота не признавали: один из щупальцев обхватил ему голову и властно повернул к экранчика. Тот сразу же погас.

— Пурт!

— Темнота! — раздраженно ответил Павел. — Да что я вам — ребенок?!

Его апелляция осталась без ответа.

— Айт-пурт… Айт-пурт… — звучал голос, и экранчик то вспыхивал ярко, то гас.

Павел молчал, но недолго: щупальца начали сжимать голову все сильнее и сильнее… И когда уже не стало возможности терпеть, юноша крикнул:

— Хватит! Больно!

— Хватит, больно… Хватит, больно… — подхватил голос. — Плайте! Плайте!

Щупальца на мгновение ослабли, а затем сжали Павла с новой силой.

— Плайте!

— Да больно же! — вскрикнул парень, но объятия не ослабевали, и он добавил поспешно: — Плайте! Плайте!

Это повлияло.

— Плайте — больно! — удовлетворенно сказал голос, и пленник получил возможность свободно вздохнуть.

Теперь юноша уже не сопротивлялся. А «экзамены» продолжались: на экране вспыхивали разноцветные лучи, надо было назвать каждый цвет и выслушать соответствие на незнакомом языке.

В кабине раздавались звуки различной высоты и громкости; становилось то холодно, то жарко. На всякое такое изменение Павел должен был отвечать немедленно, задержка влекла наказание. Это был очень эффективный метод обучения: не прошло и часа, как Павел прекрасно усвоил сотню незнакомых слов. Но это дало ему о себе знать. Он был обессилен, подавлен, страдал от голода и жажды.

— Довольно — не выдержал он наконец. — Я хочу пить! Пить!