Геннадий Дмитриев - Настоящая работа для смелых мужчин

Я был зол на себя, на Николая Ивановича, на погоду, на то, что согласился на эту авантюру, короче, зол на весь мир. Земля просматривалась прямо под самолетом и чуть в сторону, дальше — сплошной туман. Капли дождя били о стекло, расползаясь по нему тонкими нитями, усиленно работали «дворники», убирая пелену с глаз. «Буду заходить по приводной, — решил я, — хорошо хоть приводная радиостанция работает». Не успел я это подумать, как стрелка радиокомпаса, потеряв направление, стала беспомощно метаться по циферблату, уровень сигнала упал до нуля.

— Приводная не работает! — доложил я своему командиру.

— А она тебе нужна? — пожал он плечами. —Заходи визуально.

— Ничего себе, визуально! Не видно же ни черта!

— Не болтай, следи за приборами и землей!

Злость переполняла меня. Летать при видимости, которая ниже минимума для данного летательного аппарата может только окончательно выживший из ума. Чего он добивается? Что он хочет мне доказать? Что он самый лучший в мире пилот? Что это? Мальчишество! Бахвальство! Полный идиотизм! Хочет угробить себя и машину, пускай! На здоровье! Но я-то здесь при чем? Пусть бы сам себе летел в такую погоду! Какого черта меня с собой потащил! Дай нам Бог благополучно приземлиться, я уж тогда скажу ему все, что об этом думаю!

С горем пополам вышли мы на посадочную прямую, и когда дошли до точки, где нужно доворачивать вправо, я увидел, полосу, которая с трудом просматривалась за пеленой дождя. Мы сели. Когда шасси коснулись земли, я уже открыл было рот, чтобы высказать Николаю Ивановичу все, что я о нем думаю, но он передвинул рычаг управления двигателем вперед и скомандовал: «Взлетаем!».

В этот момент я готов был его убить. Но мотор уже взревел, набирая взлетную мощность, и деваться было некуда, пришлось взлетать. Отменять решение командира, каким бы безумным оно ни казалось, нельзя. Не согласованные действия экипажа всегда приводят к беде. Пока мы будем туда-сюда дергать рычаги управления, самолет выкатится за пределы полосы.

Так прошли обычные десять взлетов и посадок, и когда мы зарулили на стоянку, я был вымотан до предела, никаких сил ругаться с Николаем Ивановичем у меня уже не было. Вместо возмущенной речи, которую я приготовил, получилось лишь нечто невразумительное о том, что при видимости ниже минимума летать не стоит. На что он мне ответил:

— Не внимательно ты изучал руководство по летной эксплуатации. Это минимум для рейсовых полетов, а при выполнении поисково-спасательных работ, минимум в два раза ниже. Учти, что в хорошую погоду люди, как правило, не теряются!

— Так ведь это же на равнине, а мы в горах летаем! — слабо попытался я возразить.

— Ну, горной местностью эту можно считать с очень большой натяжкой, хотя, конечно, равнинной ее тоже не назовешь, но ведь аэродром свой, родной, а при поисково-спасательных операциях придется садиться на неразведанные площадки, так что готовым нужно быть ко всему!

— А что с приводной радиостанцией случилось? Опять не работает.

— Да, работает, ничего с ней не случилось. Это я приказал выключить ее, когда мы в воздухе будем.

— А это еще зачем?

— Там, где будем летать, приводных не будет, так что привыкай.

Впоследствии я часто с благодарностью вспоминал эти уроки Николая Ивановича, которые не раз спасали мне жизнь. На тренировочные полеты он не жалел ни сил, ни времени, ни горючего. Нельзя сказать, что раньше я неуважительно думал о малой авиации, скорее всего, я не думал о ней вообще. Распрощавшись с аэроклубовским Ан-2, я не мог себе даже представить, что когда-то вновь придется возвратиться к этой машине. Большая авиация жила по своим законам, поглощая полностью все мои мысли, и я совершенно не задумывался о том, что где-то над полями порхает этот маленький трудяга, Ан-2. Мне-то что до него?

События последнего времени, изменившие мою жизнь, заставили меня вновь переосмыслить свое отношение к тем машинам, которым не ведомы большие высоты и скорости, которые изо дня в день выполняют нелегкую будничную работу, и требуют от пилотов мастерства ничуть не меньшего, а то и большего, чем тяжелые авиалайнеры.

К вечеру погода испортилась окончательно, и стало ясно, что полетов завтра не предвидится. В домик я вернулся измученный и уставший.

— Ну что, — спросил Жан Поль, — замучил тебя Николай Иванович?

— Ой, не говори! — слабо отмахнулся я.

— Это еще что, скоро он погонит тебя на подбор площадок в горах при минимуме погоды, там по-настоящему попотеть придется!

— Рискованное мероприятие!

— Да нет, риск минимален, все эти площадки давно разведаны, но тебе они неизвестны, придется работать. Чаю не хочешь?

Да, я бы с удовольствием чего по крепче выпил, устал так, что и уснуть не смогу.

— Это можно, у меня есть бутылочка коньяка, как говорят у вас, в России, хряпнем по рюмашке, все равно завтра полетов не будет.

— Коньяк французский?

— Нет, русский, но неплохой.

— Я в коньяках не особенно силен, это вы, французы, специалисты по этой части.

— Да я, честно говоря, тоже в коньяках не большой специалист, почему-то принято считать, что все французы в коньяках разбираются, на самом деле, далеко не все.

— Ну, ладно, наливай.

Он налил нам по рюмке коньяка, я достал из холодильника колбасу.

— Хоть водка, хоть коньяк, без закуски пить не могу.

Мы выпили, тепло благородного напитка блаженством разлилось по всему телу, глаза сами начали закрываться, я лег на кровать и уснул. Жан что-то еще рассказывал, но я уже не слышал, я провалился в сон.

Утром я проснулся оттого, что дождь барабанил по крыше, я встал, подошел к окну, за окном висела непроглядная пелена, видимость — ноль. Жан Поль еще спал, он приоткрыл один глаз и сказал:

— Можешь спать дальше, сегодня никто тебя не потревожит.

Но не успел я улечься обратно в постель, как в комнату ввалился Рудольф Иванович с бутылкой спирта.

— Спите, работяги, отсыпаетесь! Забыли, что сегодня у профессора Мальцева день рождения!

Жан Поль открыл оба глаза, приподнялся в кровати и сказал:

— Кто это забыл? Я всё помню, но не с раннего утра же водку пить!

— А что еще делать! — прогудел Рудольф, — погода такая, что ни полетами, ни матчастью 12 12 Материальная часть — это собственно сам самолет, дни матчасти планируются для обслуживания техники. не займешься.

Жан Поль сел на край кровати, и натягивая рубаху, проворчал:

— И что вам не спится в такую рань. Дурной пример подаёшь, инженер!

— А я уж грешным делом думал, что у вас тут вообще сухой закон, — вставил я.

— Закон-то сухой, — ответил Рудольф, — да погода мокрая!

— В летные дни мы не употребляем, в выходные тоже, — ответил он, — а тут погода на неделю дожди зарядила, так, что по пять капель принять не грех, у нас-то и запасов выпивки не водится, вот из личных резервов выделил.