Борис Штерн - Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня!

И припев:

Или:

<���Дальше не столько неприлично, сколько глупо, но для тех, кто очень интересуется, могу заменить точки на буквы: «Через месяц я родила / Мяч размером в три кила».>

Фройлен фон Дюнкеркдорфф поджала губки и удалилась. Нет, нехорошо все это. Да, нехорошо.

Экая чушь собачья! Хотел было сказать Гуго и Хуго, чтобы вытолкали этих придурков в шею, но наши жеребцы от всей души реготали, и мне не захотелось портить им (жеребцам) настроение. А вот совсем застиранные куплеты, я их слышал еще до того, как родился:

А что им еще слушать — Бетховена, что ли?

Кстати, не забыть сказать дяде Сэму, чтоб купил оптом резинки для трусов на всю команду.

— Да, Бетховена, — прошептал Лобан.

Он сидел рядом с закрытыми глазами и медитировал.

— Да, Бетховена, — повторил Лобан. — Шестую симфонию Бетховена. Помнишь: «Бам-ба-ба-бам! Бам-ба-ба-бам...»

Я не очень-то помнил Шестую симфонию Бетховена. Я ее совсем не помнил.

— Хорошая идея. О'к. (Это Лобан с закрытыми глазами сказал мое любимое «о'к».) Вот что мы сделаем... Скажи Рафе, чтобы пригласил к нам Большой симфонический оркестр. Пусть исполнят ребятам Шестую симфонию Бетховена. «Вам... ба-ба-бам! Вам... ба-ба-бам!» И, кстати, Седьмую Шостаковича. Но только в современной аранжировке. Помнишь Седьмую? «Пам-пам... парам-пам! Пам-пам... парам-пам! Пам-пам-пам-пам-парам-пам, пам-пам-пам-пам-парам-пам, та-ра-рарам-та-рам-там!»

Я впервые слышал, как Лобан поет. Свои ощущения я не могу передать словами. Я чуть не залез под стул от смеха.

— Ладно, ладно, — сказал Лобан, не открывая глаз. — Я больше не буду петь.

— А где Рафа возьмет записи Бетховена и Шостаковича в современной аранжировке? — спросил я.

— Зачем записи?

— Ну, для фанеры.

— Какой фанеры?

— Они же будут исполнять Бетховена под фанеру? — неуверенно предположил я.

Лобан открыл глаза. Этот взгляд оскорбленного меломана я на всю жизнь запомню.

— Ладно, ладно, я в музыке не разбираюсь, — поспешил признаться я. (Лобан становится злым не за ошибку, а когда кто-то настаивает на ошибке.)

— Ну и резинки для трусов, само собой, — ответил Лобан.

Лабухи хотели уйти от налогов, их капитан команды (или как его? руководитель ансамбля? атаман шайки?) подошел к дяде Сэму и предложил подписать заниженную сумму, а получить наличманом.

— Ну, а ты что? — спросил я.

— Послал их на.

— Правильно.

Итак, к игре со жлобами мы были готовы по всем статьям, даже музыкальным. Теперь все зависело от везухи и невезухи.

ПОВТОРНАЯ ИГРА СО ЖЛОБАМИ.

К ПРОБЛЕМЕ ВЕЗУХИ И НЕВЕЗУХИ.(Из разговоров с академиком Туттом.) Это надо записать.

— Постоянной везухи не бывает — как и невезухи, — говорит академик Тутт. — Везуха-невезуха — это два полюса спортивной (и научной) жизни. Главное — когда и как не везет. Вы невезун <���это обо мне>, потому вас и поставили руководить Проектом. В ПРОГЛОДЕ удача сопутствовала нам, но была средней на шкале везухи-невезухи. И это хорошо — маятник в этом деле ни к чему. Иногда везуха, везушка — удачный результат при неудачной игре — эта улыбка судьбы встряхивает команду, игра становится веселее, все начинает получаться само собой. Постоянная упрямая невезуха — три чисто выигранных матча коту под хвост! — это даже не гримаса судьбы, а удар кастетом, способный раскроить череп любой команде. Но и постоянная везуха опасна,отвыкаешь проигрывать, значит, падать будет больнее.

Так и запишем.

К ПРОБЛЕМЕ ЧУЖОГО ПОЛЯ. На чужом поле играть иногда везушлевей, чем дома, потому что хозяева излишне стараются и потому скованы. Но фактор чужого поля недооценивать нельзя. Ты не в гостях. В командировке хуже, чем дома. Подушка в отеле жестче домашней, горячей воды нет, еда — жри, что дают (шеф-кок, конечно, старается, но все равно — не дома). И т. д. Перелет, переезд, чужая публика, добра не желающая. Разнузданность толпы. Матерщина, наглая, хамская. В дальние края мы отправляемся чартерным рейсом, а на игры в близлежащие галактики разъезжаем в собственном «Ситроене» — это вместительный фотонный омнибус со спальней на второй палубе, — на нем далеко не разгонишься (да и куда спешить), он подпрыгивает на силовых ухабах, кряхтит при переключении скоростей, но ничего, нормально, тянет старик — особенно, когда набирает посильную скорость.

В общем, жлобы хотели нас удивить. Графическое расположение пятерки нападения жлобов было похоже на знак математического корня в зеркальном изображении — четыре форварда на переднем крае и один (правый полусредний) оттянут чуть назад. Это старомодная модифицированная система «пять в линию».

Но мы жлобов огорчили и уверенно выиграли повторный матч.

УСТАНОВКА НА ИГРУ.Этот логос Лобана заслуживает войти в футбольные анналы:

— А вы помотайте их, помотайте! Поиграйте подробней!

<...>

Счет о чем-то говорит: 6:1. В самом конце игры Лобан впервые выпустил на замену Племяша. Типичная тактическая замена. Пусть привыкает. Но Племяш даже успел забить свой первый гол.

<���О других подробностях этой игры распространяться не буду — подробности забываются, исчезают, зато запоминается и остается счет, результат. Не только в спорте. Многостраничный поминутный отчет об этом матче можно будет прочитать в академическом издании «Отчетов».>

ЧЕРНАЯ ТЕТРАДЬ.

К ПРОБЛЕМЕ ЭННОЙ ПУСТОТЫ В ДИКОМ ЯБЛОЧКЕ.

Космическая пустота нашего вселенского пузыря, в которой живут и умирают трансгалактики, — это, конечно, наполненная энергией «клокочущая пустота», как удачно выразился член-корр Кузанский, один из твердолобых и черепно-мозговых, написавший впоследствии одноименную книгу, — нам же нужно было получить абсолютную чистую пустоту, пустоту пустот, в которой обитают Вселенные. Для разрежения грязной космической пустоты до абсолютною вакуума требовалось, как ни странно, сжатие пустоты под грандиозными давлениями. То есть, мы имели дело с теоретическими понятиями — абсолютный нуль, абсолютно твердое тело (философский камень), абсолютная пустота — и нам их следовало получить в чистом виде и в промышленном количестве. Коровина Установочка позволяла получить лишь микроскопические количества изотопов «нуль-пустоты», — некоторые теоретики были склонны называть «абсолютную пустоту» даже не «средой», а самым последним химическим элементом без номера и названия, сверх-химическим элементом, в котором и происходят все химические реакции. Я не умею подробно описать теоретические рассуждения на этот счет, но я понял теоретиков так: химические реакции, происходящие в какой бы то ни было среде, или среда, в которой происходят химические реакции, суть одно и тоже, и в обычных условиях неразрывны, как пространство—время. Разрыв в пространстве—времени, овладение дискретностью пространства—времени привел к тому, что разум овладел всей нашей Вселенной. Выход в абсолютную пустоту будет означать овладение меж-вселенским пространством. Это уже не Космос с пространствами, подпространствами и псевдопространствами, замешанными на временных квантах. Это следующий шаг, это абсолютное знание, это абсолютный разум, это уже не какая-то чертовня в 12-ти-мерном омуте, это ОН САМ — назовем его так, чтобы не поминать всуе.