Гэвин Смит - Бладшот [litres]

Когда в ванную с шумом ворвался еще один стрелок, Гаррисон, не выпуская первого противника, метнулся ко второму и врезался в него спиной. С разгона притиснув врага к запотевшему кафелю, он мрачно усмехнулся: в глазах первого стрелка мелькнул страх. Задыхающийся, умирающий, он осознал, что ошибся дверью, что вошел в комнату к дикому зверю. На лице самого Гаррисона застыла гримаса беспощадного бешенства. Оба незваных гостя принялись палить наугад, дротики со снотворным полетели куда угодно, только не в цель, не в Гаррисона. Ударив за спину локтем, он услышал страдальческий хрип; в надежде повредить дыхательное горло швырнул о стену того, которого держал за глотку, и, не давая атакующим опомниться, вонзил в обоих пару подвернувшихся под руку дротиков. Удар, другой – и первый стрелок упал. Второго Гаррисон отбросил на пол, сокрушив его головой унитаз.

Обоих хотелось убить – требовалось убить по всем правилам тактики: оставлять их живыми за спиной ни к чему. Глядя на них сверху вниз, Гаррисон видел множество способов это сделать, однако пробившаяся сквозь целеустремленную, сдержанную ярость наружу мысль: «Джина!» – заставила сорваться с места.

Выбежав в коридор, ведущий к стойке портье, Рэй Гаррисон номер два врезался в рослого бородача и сшиб его с ног. Быстрый осмотр упавшего позволил отнести его к не представляющим угрозы, и Гаррисон, истратив еще пару бесценных секунд, огляделся по сторонам, но Джины не обнаружил. Что еще хуже, мысль о жене как о тактическом приоритете ничуть не ослабила ни отчаяния, ни желания поскорее ее отыскать.

Вдруг шаг его замедлился. Ноги повели себя как-то странно. Океан за стеклянной дверью отеля словно бы затянула мутная пелена. Ноги подались, подогнулись, точно резиновые, но Гаррисон знал: он должен бежать, должен найти Джину. Одна беда: ноги окончательно перестали повиноваться, а, упав на колени, далеко не убежишь…

– Эй, приятель, что с тобой?

Акцент. Британец… нет, австралиец.

Опрокинувшись на спину, Гаррисон уставился в потолок, не в силах даже поднять руки. Охваченный страхом пополам с бессильной яростью, он просто не мог заставить собственное тело сделать, что от него требуется, хотя телу все это вполне по силам! Тем временем кто-то склонился над ним. Ага, это тот самый, рослый, которого Гаррисон сбил с ног в коридоре, в безвкусной пестрой рубашке и шляпе – определенно, турист. Склонился, вертит что-то в руке… Мысли работали куда медленнее, чем обычно, и автоматический шприц Гаррисон узнал в этой штуке не сразу. Ну, а когда узнал и сообразил, для чего он, его с головой накрыла волна леденящего ужаса, а после весь окружающий мир разом исчез.

Музыка. Что-то из старого. Из семидесятых, а может, из восьмидесятых. Не совсем в его вкусе, однако песня знакомая…

Он покопался в памяти, пытаясь припомнить мелодию.

«Psycho Killer» [4], вот что это такое! А поют «Talking Heads».

Узнав песню прежде, чем солист запел, он, как это ни абсурдно, остался очень доволен собой.

– Qu’est-ce que c’est…

А ведь дела-то плохи, очень плохи: рук не поднять.

– Fa-fa-fa…

И лицо прикрыто какой-то материей – видимо, капюшоном.

– Fa-fa-fa…

И в воздухе веет кровью да мясом, а еще вокруг жуткий холод.

– Fa-fa-fa better…

Схватка в ванной… Турист-австралиец… Его же вырубили, вколов какую-то дрянь!

«Джина!»

Чья-то рука сорвала с головы капюшон. В глаза ударил слепящий свет.

– А вот и он. Подъем, подъем!

«Австралиец!»

Голос Гаррисон узнал. Узнал и был твердо уверен: от убийства этого типа его удержит только очень и очень убедительная причина.

«Убедительнее того обстоятельства, что я привязан к креслу?»

Проморгавшись, Гаррисон напряг зрение и огляделся. Судя по обстановке (не говоря уж о вони), здесь забивали на мясо скот. Вот только подробностей было не разобрать: кто-то направил прямо в лицо лампу, да такую яркую, что глаза режет.

Проверив узы на прочность, Гаррисон без всякого удивления обнаружил, что связан надежнее некуда. И с ярким светом тоже было придумано умно. Свет не давал как следует оглядеться, но чем дольше он здесь просидит, тем больше сумеет увидеть: рано ли, поздно, а глаза приспособятся. Пока что Гаррисон едва мог разглядеть развешанные вокруг бычьи мослы, а, кроме того самого австралийца, поблизости не наблюдал никого. Добрые вести. В том, что со временем сумеет освободиться, он был уверен. А как только освободится, легко переломит австралийца надвое и разживется стволом. Однако сколько ни размышлял он, прикидывая, как выйти из положения, мысли раз за разом сами собой сворачивали в сторону Джины. Рэй Гаррисон номер один назойливо совал нос в дела Рэя Гаррисона номер два, мешая сосредоточиться на главном – на собственном спасении. Погибнув, Джине уж точно ничем не помочь.

– Кто… – начал Гаррисон.

В поле зрения снова возник австралиец. Темный, расплывчатый силуэт в ослепительном ореоле лампы пританцовывал, подпевая «Говорящим Головам».

– Фа-фа-фа…

Танцующий в длинном пуховике поверх футболки и шорт, притопывающий сандалиями, надетыми на носки, он выглядел до смешного нелепо, однако при виде заткнутой за пояс пушки сорок пятого калибра становилось уже не до смеха.

– Классика не стареет! Так, о чем ты там?

Складывалось стойкое впечатление, будто этот тип без ума и от своей работы, и от «Talking Heads». К музыке «новой волны» Гаррисон всю жизнь был равнодушен, но именно эта песня начинала внушать ему немалое отвращение.

– Кто ты?

– Тот самый тип, что испортил тебе отдых, – с улыбкой откликнулся оззи [5] То есть австралиец ( англ., жарг. ). .

Да, он, определенно, был крайне доволен собой. И не без оснований.

– А зовут меня Мартин Эйкс.

Гаррисон насторожился. Скверный признак. Имени – даже псевдонима – ему называть не следовало. Тем более, без всякой надобности. Если только…

– Ладно, на твой вопрос я ответил, теперь моя очередь. Кто навел вас на заложника в Момбасе?

«Твою ж мать!»

Гаррисон разом похолодел. Выходит, все это – не случайность. Охота велась именно на него, а Эйкс в ней главный игрок или работает на главного. И дело каким-то образом связано с момбасской затеей русских. Откинув голову на спинку кресла, к которому был привязан, Гаррисон мысленно взмолился о том, чтобы оно не коснулось Джины. Он знал: вскоре настанет очередь боли. Методикам противодействия допросу его обучали. Плен был постоянным кошмаром для любого морпеха, особенно для спецназовцев, но Гаррисону и в голову не приходило, что этот тренинг может пригодиться здесь, в Калифорнии. Он помнил: рано или поздно ломаются все. Инстинкт самосохранения… Лишенный возможности как-нибудь освободиться, он продержится, сколько сумеет, затем зальет им в уши какую-нибудь более-менее правдоподобную выдумку, ну а затем его прикончат, и он никогда больше не увидит Джины.