Андрей Ракитин - Химеры Эрлирангорда [фрагмент]

Здравствуйте. Спасибо, что зашли. Извините, если что не так скажу — я очень волнуюсь. Дело в том, что романы выложены уже полгода как, и статистика показывает, что прочитали их как минимум человек триста, потому что на сайт заходит что-то около трехсот уникальных адресов в месяц. Но ни один из них до сих пор не написал ни строки в гостевой книге, ни письма не прислал.

Народ! Скажите Ваше мнение. Не надо меня жалеть. Если плохо, то так и пишите. Только не молчите, пожалуйста!

Сейчас написаны четыре романа из шести, а именно: «Мост», «Мое королевство», «Химеры Эрлирангорда», «Крысолов» (без эпилога)

Предполагается, что серия будет выглядеть так: «Мост», «Мое королевство», «Химеры Эрлирангорда», «Генуэза», «Крысолов», «После нас» Только я не знаю, если Вам неинтересно, то не надо, наверное и выкладывать?

Все совпадения с реальными событиями

и людьми есть злобный авторский вымысел.

Эйле. 25 ноября. 18.30

Ветер пришел с юга. Неожиданный, стремительный и пряный, он принес с собою запах сбитого дождем цветенья почти сказочного в этих краях миндаля. Запах был такой же чужой здесь, как и этот ветер, и вдвоем они бродили по городу, заглядывая в лица прохожим, бесприютные и одичавшие, словно сама Аришка. Она плелась по улицам наугад, почти без всякой цели. Почти — потому что цель все-таки была. Не может же человек просто так болтаться по городу вторые сутки подряд, утомительно это, а в ноябре вдобавок и неприятно. В конце- концов опять будет вечер, будут промозглые сумерки с желтыми квадратами чужих светящихся окон, в которые так соблазнительно заглядывать — при условии, что и тебя ждет в каком-нибудь переулке такое же окно. А если не ждет, тогда, наверное, бывает человеку очень плохо. Очень неуютно ему бывает, наверное.

Порошил мелкий сухой снежок, сыпал и сыпал уже который час, хлопьями повисая на длинных шипах акаций в привокзальном чахлом скверике. Аришка тронула один такой шип, поморщилась: оказавшаяся неожиданно острой игла запросто проткнула кожу перчатки. Аришка сморгнула непрошеные слезы. Все получалось очень уж нелепо и обидно, даже на поезд она, по своей глупости, опоздала. А следующий будет только через два с лишним часа. Можно, конечно, пересидеть их на вокзале, тем более, что очень уж она устала, и в сапогах весьма ощутимо хлюпает. Самое гадкое, что потом, когда этот чертов поезд все же придет — если, разумеется, где-нибудь не застрянет, — трястись ей в нем почти всю ночь. И приедет она в Эрлирангорд тоже ночью. И никто ее там не ждет, в чем она сама виновата. Потому что надо уметь иногда прятать в карман свою дурацкую гордость и что еще там к ней полагается. Говорят, этому очень легко научиться. Можно прямо сейчас и попробовать.

В пыльных недрах шубки Аришка отыскала затертый пятачок, привычно сунула его в щель телефона. Почти сразу же трубка откликнулась гулкой пустотой, в которой очень скоро возникли всякие шорохи и совсем нескоро голос телефонной барышни произнес:

— Алло.

Застывшими губами Аришка назвала номер.

— Ожидайте.

Последовали гудки. Длинные и очень долгие. Аришка слушала их, держа трубку чуть наотлете. Чтобы, если на другом конце провода кто-нибудь да отзовется, а у нее не хватит сил выдавить из себя подходящие к случаю слова, не было бы слышно ее дыхания. Очень это глупо: когда тебе звонят, а говорить не желают, прерывисто дышат в трубку и глотают слезы. Чувствуешь себя тогда последней скотиной и лихорадочно начинаешь гадать вслух, кто же это тебе позвонил такой несчастный. И чаще всего ошибаешься.

Алесь не ошибся.

— Аришка, — утвердительно сказал он. Не позвал, а так просто, констатировал факт. Как будто мог видеть ее сейчас — за много улиц, простуженно дрожащую в стеклянном домике с видом на привокзальный фонтан.

— Аришка. Ты зачем домой не идешь? Ты, может, боишься? Я уже не сержусь. Совсем, правда.

— Я не боюсь, — сказала она и закашлялась. От долгих шатаний по городу голос осип и не слушался. Алесю могло показаться, что она вот-вот заплачет, и тогда он станет ее жалеть. И уговаривать. И она не выдержит и вернется, и они с Алесем, ясное дело, помирятся, потому как что еще людям делать ноябрьским вечером на одной жилплощади. А потом придет утро, она проснется одна в пустом доме, долго будет пить кофе в выстуженной за ночь кухне и курить, благо, наорать на нее некому, и возиться по хозяйству. К вечеру вернется Алесь, привычно и очень отстраненно чмокнет ее холодными и твердыми губами куда-то между ухом и щекою, поворчит, что от нее опять дымом воняет. Она вздохнет — больше от скуки, чем от раскаяния; вяло огрызнется. Брови Алеся изумленно поползут вверх, он помолчит минуту-другую, а после выдавит из себя несколько слов. От которых Аришке захочется провалиться сквозь землю. Потому что это же невыносимо: быть для человека, которого любишь, всем сразу — женой, соратником, оруженосцем и боевой лошадью — и не получать взамен даже простого человеческого спасиба . Спору нет, Алесь к ней хорошо относится. Она нужна ему, он очень ее ценит. Как самую дорогую мебель в своем доме. Может быть, даже любит — по-своему. И очень боится, что она куда-нибудь да исчезнет в один прекрасный день. Где он тогда найдет вторую такую дуру?

— Аришка, давай домой, — опять сказал Алесь. Очень устало. Бедный, подумала она, как же, наверное, утомительно ее уговаривать… — Скоро стемнеет. Где тебя носит?

— Меня не носит. Я на вокзале. Поезда жду.

— Какого поезда?! Ты спятила? У тебя странные шутки…

— Это не шутка, Алесь, — сказала Аришка, в глубине души ощущая мстительную радость от того, что Алесь, похоже, всерьез всполошился и что будет ему очень плохо, потому как командовать ею теперь затруднительно.

— Ты на вокзале? Никуда не уходи. Стой, где стоишь, и жди меня! Ты слышишь?!

Аришка оглянулась. Под дверями домика нетерпеливо топталась жидкая очередь. Человека два или три. Если она будет ждать мужа здесь, как он велел, эти добропорядочные граждане, чего ж проще, разорвут ее на кусочки.

— Нет, Алесь. Не слышу. Не приезжай, не надо.

— Что случилось?! — заорал он там, далеко, и Аришка зажмурилась, представляя, как прокатилось эхо по темной кухне и зазвенели дверцы стеклянного шкапчика с кофе и пряностями.

— Я ушла от тебя, Алесь, — сказала она. — Совсем.

Эрлирангорд. 27 ноября, 6.00

Вагонные двери с лязгом захлопнулись, выплюнув перед этим на перрон одуревшую от холода и бессонницы Аришку. Она соскочила с подножки и осталась стоять, не слыша ни лязга отправляющегося состава, ни голоса диктора, который извещал об этом зазевавшихся пассажиров. Пассажиров, впрочем, не было. Под фонарем сидел клочкастый тощий пес и смотрел на Аришку вопросительно и с намеком. Ждал, может, дадут пирожок. Мне бы кто дал пирожок, подумала Аришка, хотя пса было жалко. Впору было зареветь. Она сняла перчатку и почесала пса за ухом, сонно порадовавшись теплу свалявшейся шерсти. Пес поглядел укоризненно: понял, что не накормят, — и вихляющей побежкой удалился в ближайшие кустики.