Александр Ильин - На суше и на море - 1977

Вот эти огороды с высокой и темной картофельной ботвой, с тугими кочанами поздней капусты и развеяли тоскливое настроение выпускницы сельскохозяйственного вуза, приехавшей работать в село Погост, где в начале 60-х годов на земле экономически слабых колхозов создали совхоз.

До этого она обошла — объехала все две тысячи гектаров песчаной пашни и только вздохнула. Ну, что здесь возьмешь? Но ведь на огородах, надо полагать, тоже когда-то был сыпучий песок… Смотрела, сравнивала и понемногу успокаивалась. Значит, можно? Пусть не сразу, не за один год, но можно!

В ту пору новые совхозные фермы пополнялись бычками и поросятами, а старые скотные дворы в деревнях пустели. Возле них навоз лежал, перегной накопился. Для начала хорошо и это.

Директор Бельковского совхоза Владимир Иванович Милованов выслушал своего агронома Татьяну Ивановну Климочкину и, поняв ее главную линию, целиком одобрил. Расковыряли старые навозные кучи, пошли в ход автомашины, тракторные тележки. Вывозку удобрений объявили работой номер один. Татьяна Ивановна покоя не знала. С утра влезет в резиновые сапоги, повяжется по-деревенски платком — и в поле. Коренастая, крепкая, неуступчиво-строгая, она не выпускала из рук бразды начатого дела, не позволяла уходить в сторону от намеченного курса. В отделениях совхоза о ней заговорили как о женщине настойчивой, с характером. А это всегда вызывает в людях уважение. Охотно помогают человеку, который крепко верит в свое дело. Были, конечно, противники, спорили с Климочкиной, толковали о химии, определяющей урожай. И дешевле, и проще, чем с навозом возиться.

— У нас с вами пока что не земля, а худое сито, — резковато отвечала она. — Одна химия такой земле не помощник. Первый дождик — и вся, как вы называете, химия уйдет в песок, а потом в Оку, рыбу травить. Полям нужен гумус, органика. Когда это будет, тогда и селитра, и калийная соль принесут несравненно больше пользы. Надо создавать пашню, понимаете, создавать!

И весь первый год, и последующие Татьяна Ивановна не отступала от своей линии. С осени до весны и даже летом вывозили навоз в поле. Чернели на песках кучи, их разбрасывали под плуг, под культиватор, чтобы не высыхал, не терялся. Белые пески постепенно делались серыми, потом темными. Уже похоже на пашню.

Агроном Климочкина улучшала землю по-своему. Всю площадь сразу не удобришь, хоть и вывозили за год по двенадцать — пятнадцать тысяч тонн. Но ведь это только шесть — семь тонн на гектар, или шестьсот граммов на квадратный метр, так, попудрить. Решила отработать одно поле за другим, внося полную норму — по сто тонн на гектар, иначе говоря, десять килограммов на квадратный метр. Сегодня одно поле в полтораста гектаров, потом — второе, за пять лет уже гектаров семьсот хорошей земли, куда можно вносить и «минералку», и все что угодно. На пять лет урожай обеспечен. А за эти пять лет еще семьсот гектаров подойдет, можно сеять травы для закрепления плодородия, использовать аммиачную воду и суперфосфат без опаски, что уйдет добро в реку.

Словом, работа с перспективой.

В разгар уборочных работ сидели мы с Татьяной Ивановной в тесном директорском кабинете, говорили о картошке, о сохранении ландшафта, о нехватке рабочих рук. Она рассказывала сдержанно и больше о том, что надо делать, а не о том, что уже сделано. С лица агронома еще не сошло то настороженное выражение, которое появляется в начале разговора с незнакомым человеком.

— Зерновые у нас слабо дали. — Татьяна Ивановна заглянула в листок. — По шестнадцати центнеров в среднем. Песок… Тут, знаете, восемь да десять считали за успех.

— А вы недовольны стопудовым урожаем?

— Думаю, будем получать и по тридцати центнеров.

— А когда получите?

— Ну, это… — Она улыбнулась. — Через год-другой появится возможность сеять рожь и овсы по пропашным, уже на хороших землях. Вот тогда…

— А плохие участки будут?

— Будут, — призналась она. — Пока не хватает навоза. Надо расширять фермы. Нужны корма, они на лугах. Луга требуют очистки, подсева, удобрений, орошения, одним словом, тоже полной мелиорации. Вот такая зависимость. И все-таки мы выравняем пашню по плодородию.

Сказала и решительно сунула руки в карманы плаща. Теперь уж и следа не было от настороженности.

— Наши ребята, — продолжала она немного погодя, — уже научились получать хорошую картошку, верю, что и зерно сумеют вырастить не хуже, чем на Дону.

Вскоре я и сам убедился, что основа для этого есть: пашня похорошела, и работать на ней можно с удовольствием. На плодородную землю и люди охотно придут, и села расцветут. И красоту природы на Оке и Гусе не сбросишь со счетов. Но все начинается с земледельца, с его нелегкого труда.

Ну а что же оно в сущности означает это старое русское слово — земледелец? Сколько мне приходилось встречать людей, озабоченных только одним — урожаем этого года! Ради урожая они ночи не спят — подкармливают, рыхлят, пропалывают, убирают, никому покоя не дают. Как убрали да подсчитали, что план есть, так и кум королю. Больше земле такой «мастер» не поклонится, не вспомнит о ней до весны. И невдомек ему, что пашня жива-здорова лишь тогда, когда понятию «взять» предшествует понятие «дать».

Это особенно важно для Мещеры, для Нечерноземья.

Одно дело работать на богатом от природы черноземе с достатком воды и тепла. Тут хватит черпать надолго. Но и то не навсегда, потому что и на черноземах не существует запасов неистощимых. И уж совсем другое дело, если живет крестьянин на песках, на тощих подзолах, на смытых склонах, где природа не накопила ни какого-либо богатства, ни особого плодородия. Тут земледелец обязан «делать» землю, неустанную заботу о ней проявлять.

Время пришло такое, когда ценность каждого гектара земли возрастает стремительно. Будут на берегах Оки работать так, как агроном Климочкина, — и пески станут плодородными. Без излишней и дорогостоящей «переделки» природы, без ухудшения естественных ландшафтов.

Сделав большую касимовскую петлю, Ока поворачивает на север.

Здесь, на высоком левом берегу, в лесное заречье смотрится поселок Елатьма, укрытый густыми садами. Паром перевозит машины и людей на правый берег, где в речной пойме расположен совхоз.

А за совхозом начинаются сосновые боры; они идут вниз и вверх по Оке, на северо-восток до Волги и за близкую отсюда границу Мордовской АССР.

В десятке километров от Оки, в центре лесного массива, раскинулась пустыня. Самая настоящая, с белыми песками, барханами высотой в три-четыре метра, с редкими кустами белоуса, между которыми шныряют ящерицы. Редко-редко среди песчаных бугров стоят изогнутые неопределенного возраста сосны, чудом выросшие из семян, занесенных птицами. Сушь, тишина, а приложишься ухом к земле — тихий звон. Это движется песок. Куда ветер, туда и он. Сечет опушку, уродует березы, сгибает и засыпает сосенки. В июльскую жару, в бесснежные зимы пустыня доставала до Оки; песок летел в Елатьму, на Выксу, и везде досадовали люди: откуда такая напасть?