Александр Янтер - На суше и на море - 1978

Увы, улов нас не радует — одни акулы. Вытаскиваем их наверх баграми, и на палубе они вовсю молотят хвостами и сверкают ослепительно белыми пиловидными зубами. Лучше держаться от них подальше: кроме страшных зубов у этих тварей шершавая, грубая, словно наждачная бумага, кожа.

На первую акулу подходили смотреть по очереди, потом привыкли — эка невидаль… У акулы обыкновенной круглые желтые, с вертикальной щелью, совершенно кошачьи глаза. Акула-молот формой напоминает сильно вытянутую букву «т». У «лисички» огромные воловьи глаза, хвостовой плавник узкий и длинный, как меч, пожалуй, она даже красива.

Попался красавец-парусник, великолепна его раскраска в воде. Его можно сравнить с форелью длиной метра в три с огромным спинным плавником-парусом, отливающим глубокой синью, словно крыло степного кузнечика…

Однако некогда любоваться — идет работа. От выполнения плана зависит заработок каждого члена экипажа. Течет пот, смешиваясь с морской солью, которая будто песок покрывает кожу. Болят обожженные солнцем плечи, а руки невыносимо зудят от яда физалий, идущих с хребтиной и поводцами.

Нежданно-негаданно вытащили дельфина — его петлей захлестнуло за хвост. Может быть, подвело любопытство, когда он проплывал мимо яруса. Так, за хвост, его и подняли на палубу. Случай невиданный, и все, кто был рядом, сбежались к борту. Поднимали его осторожно, чтобы не ударить о борт, и когда положили на палубу, он шумно и с облегчением вздохнул. Петля затянулась туго, кто-то собрался перерезать ее ножом. Вокруг образовалась толпа, дельфина гладили, уговаривали подождать немного, а он лежал, не двигаясь, будто соображал, чего же это он так сплоховал… Но вот хвост освободили и стали легонько подталкивать дельфина к портику в фальшборте. Видно, он не понимал, чего от него хотят, упирался и (честное слово!) обиженно смотрел на людей. Наконец его столкнули в воду. Ух, как он пошел! Всхрапнув по-поросячьи, такого дал стрекача, что на палубе грянул хохот.

…Много дней мы работали в океане, но нам решительно не везло с рыбой: из десятка поставленных ярусов — ни одного промыслового улова. Поиск есть поиск, и мы продолжали бороздить океан.

Природа вечерами словно демонстрировала свое живописное искусство, и многие выходили смотреть на величественно опускающееся в океан солнце. Тропические закаты не просто восхищают. Они столь фантастичны, ни на что не похожи, масштабы их столь огромны, цвета и смена их столь многообразны и неповторимы, что человек чувствует себя прямо-таки подавленным грандиозностью и мощью этого явления. Происходит невероятное — заря охватывает все небо, весь горизонт. Едва верхний край солнца скользнет в океан, небесный купол начинает переливаться невиданными красками, словно в цветовой музыке. В первые минуты на западе у горизонта он желт, выше — лазурь переходит в холодный шаровой тон, оттеняющий малиновые облака, а над головой висит нежно-сиреневая дымка, граничащая с бездонной голубизной, которая к противоположному краю горизонта постепенно темнеет и на востоке лежит на воде тяжелой густой синькой. И все это движется на глазах, смещаются цветовые границы, меняются краски, бегут по небу оранжевые, фиолетовые, изумрудные тона…

Так, каждый раз неповторимо, заканчивался день. А по ночам над нами покачивался Южный Крест, в струящемся над мачтами черном воздухе радужными огоньками вспыхивали звезды. Перед рассветом, влажно переливаясь голубым серебром, горела огромная Венера…

И вот наконец «Радуга» взяла курс на остров Таити, там мы должны запастись топливом, водой, продуктами.

Острова в океане… Наши короткие заходы в порты дают передышку, разрядку усталым нервам. Они подтверждают тот неоспоримый факт, что кроме воды и неба все же существует понятие «берег». В океанской пустыне в долгом монотонном чередовании дней-близнецов порой перестаешь верить, что вообще есть на свете земля.

Таити сегодня — один из узловых центров Тихого океана. Как и Гавайские острова, он расположен на скрещении морских дорог между Азией, Америкой и Австралией. Отсюда пути ведут в Сингапур, Иокогаму, Сан-Франциско, Панаму, Кальяо, Вальпараисо. Сюда приходят корабли из далекой Европы.

Знаменитый английский мореплаватель Джеймс Кук трижды совершал плавания по Тихому океану и всякий раз заходил на Таити. Уже во время своего первого посещения он был приятно поражен изобилием растительности и мирным отношением таитян к европейцам. Потом корабли капитана Кука заходили на многие острова, но где бы они ни были — Таити всегда оставался желанным прибежищем для моряков.

Записки о путешествиях, опубликованные Куком на родине, наделали много шуму и произвели сильное впечатление на современников. Океания стала ассоциироваться с человеческой мечтой о рае, сделалась неким синонимом безмятежной жизни. И когда в конце 1787 года Британское адмиралтейство готовило экспедицию в Южные моря на «Баунти», слава о райской жизни на тихоокеанских островах уже широко распространилась, и от добровольцев, изъявивших желание участвовать в походе, не было отбоя — случай редкий для того времени.

Участники экспедиции не обманулись в своих ожиданиях. Во время продолжительной стоянки на Таити, куда «Баунти» зашел за саженцами хлебного дерева, поистине настоящий, земной рай буквально обворожил команду. Это обстоятельство послужило одной из. причин бунта, происшедшего на «Баунти» вскоре после того, как корабль покинул остров. Мятежники высадили в шлюпку командира Уильяма Блая вместе с верными ему членами экипажа и повернули обратно. Мечта взбунтовавшихся спрятаться от мира на прекрасном острове еще была реальной. Но на Таити, уже приобретшем всемирную известность, это было невыполнимо. Сюда «на постоянное жительство» очень скоро заявились европейцы со своими порядками.

Христианская мораль, которую принялись насаждать миссионеры, казалась чудовищным ханжеством даже некоторым европейцам. Для таитян же она была чем-то вроде китайской грамоты. Дети щедрой природы, они с древнейших времен хранили удивительно мудрые в своей простоте отношения с окружающим миром.

Шло время, и наступил момент, когда путешественники из Европы, прибывавшие на остров, стали испытывать разочарование, в котором, однако, не были повинны ни сам Таити, ни островитяне. Всему виной был тот «колониальный снобизм» (художник Гоген), та карикатурная, «хромающая на обе ноги полуцивилизация» (путешественник Даниельсон), которая принесла с собой на остров не только чужие и потому зачастую нелепые на местной почве традиции, но и незнакомые ранее здесь болезни, поставившие под угрозу само существование таитянского народа.