Александр Янтер - На суше и на море - 1978

После долгих колебаний Михаил Иванович решает покинуть Россию. Надолго ли? Подобно своему духовному учителю Герцену, Венюков твердо решил остаться русским патриотом и делать все возможное для блага своего народа.

22 сентября 1877 года из Гельсингфорса отправлено письмо императору Александру II. В этом письме Венюков подробно изложил причины, заставившие его уйти в отставку и покинуть Россию. Заканчивалось письмо следующими исполненными высокого достоинства словами: «…можно лишить меня полученных в течение 26 лет внешних отличий, которых суетность мне была всегда совершенно ясна, можно вычеркнуть мое имя из списка русских граждан, но нет силы, которая могла бы исключить меня из числа преданных сын в русской земли. Это, государь, подтверждают гласно даже враги России».

«Высочайшее» решение гласило: «Уволить со службы генерал-майором с мундиром». Это означало, что, если Венюков поклонится властям, его опять примут на государственную службу в чине генерал-майора.

Русский ученый Венюков кланяться не захотел. В том же году он уехал в Париж. Как оказалось, навсегда.

Михаил Иванович тосковал по России. Он старался заглушить эту тоску напряженной научной работой, все новыми и новыми путешествиями. Он совершил поездки в Индокитай и Северную Америку, в Южную Африку и на остров Занзибар. Он странствовал под ласковым небом Италии и в снежной Норвегии, по суровой гористой Корсике и сказочному острову Мадагаскару, посетил Маскаренские, Антильские, Балеарские острова. Но везде он думал о России, и в тени кокосовых пальм ему слышался шум могучих кедров на Сихотэ-Алинском перевале…

Его избрали почетным членом географических обществ Швейцарии, Англии, Франции. Его научные труды издала французская Академия наук. Но сердце его принадлежало России!

Еще в 1867 году в Женеве, за десять лет до ухода в добровольную эмиграцию, он сделал перевод «Марсельезы», французской революционной песни поэта и композитора Руже де Лиля.

Перевод этот вышел за рамки оригинала и заканчивался так:

Перевод «Марсельезы» был отпечатан в типографии Герцена, и Венюков привез его в Петербург.

Вспоминая об этом эпизоде через много лет, он написал пророческие слова, полные той же любви к родной земле, к будущей свободной России: «Счастливы поколения, которых понятия и стремления выражались в поэтической мерной речи: их влияние на судьбу потомков всегда будет сильнее тех, которые не умели иначе выражаться, как сухой прозою!.. И я был бы очень рад, если бы дожил до нового пушкинского периода в России, до новых Баратынского, Батюшкова, Жуковского, Козлова, Рылеева, Языкова, самого Пушкина и Лермонтова. Это было бы лучшим доказательством свежести русского народного гения, мощи национального духа, так усердно давимого деспотизмом».

У Венюкова не было семьи. И вот задолго до кончины он составляет тщательно продуманное завещание. Свою богатую научную библиотеку — свыше тысячи двухсот томов — и все свои рукописи он завещал городу Хабаровску. Свои не столь уж большие средства он разделил на три части. Одну завещал Русскому Географическому обществу, с тем чтобы на проценты с капитала ежегодно присуждалась премия за лучшую научную работу по географии. Две другие части — селу Никитинскому, где родился, и селу Венюково на Уссури с тем же условием о неприкосновенности основной суммы и расходовании процентов на нужды народных училищ.

В течение многих лет Венюков вел переписку с Пржевальским, о котором был самого высокого мнения. В этой передаче знаний, опыта он видел свой долг русского ученого.

В годы эмиграции кроме многочисленных научных трудов Венюков написал три тома «Воспоминаний». Они были напечатаны на русском языке в Амстердаме в 1894, 1896, 1901 годах.

В течение многих дней, как самый увлекательный роман, читал я эту книгу в читальном зале Приморского географического общества. На книге было оттиснуто факсимиле: «В. Арсеньев». Это был экземпляр из личной библиотеки другого великого ученого, путешественника и писателя, посвятившего свою жизнь изучению Дальнего Востока и Приморья.

Многие строчки в книге были подчеркнуты тонко очинённым карандашом Арсеньева, ученика и продолжателя славных дел Венюкова, скончавшегося вдали от Родины 17 июля 1901 года в парижской больнице.

Арсеньев начал свои первые путешествия по Приморью на заре нашего века, когда Венюков заканчивал свой жизненный путь в далекой Франции. И в этом я тоже вижу историческую эстафету русской науки. Но вначале эту эстафету принял Николай Михайлович Пржевальский. Его первое большое путешествие, продолжавшееся два года — с июля 1867 по июль 1869 года, — было посвящено изучению Приморья, которое тогда именовалось Уссурийским краем. А через год вышла книга «Путешествие в Уссурийском крае», сразу сделавшая тридцатилетнего офицера известным ученым-географом.

«Дорог и памятен для каждого человека тот день, в который осуществляются его заветные стремления, когда после долгих препятствий он видит, наконец, достижение цели, давно желанной». Этими словами начинает ученый свою книгу. И действительно, путешествие по Приморью не было случайным для Пржевальского.

С детства полюбив природу, он мечтал о путешествиях в неизведанные края. Став офицером, Пржевальский, как и Венюков, поступает в Академию генерального штаба и пишет свое первое научное сочинение «Военно-статистическое обозрение Приамурского края», благодаря которому его принимают в члены Русского Географического общества.

В те годы, когда Пржевальский преподавал историю и географию в Варшавском юнкерском училище, он изучал труды великих путешественников, штудировал зоологию, ботанику, минералогию. Его неудержимо влечет к себе Дальний Восток. И вот наконец — удача!

Начав свое путешествие от села Хабаровка, Пржевальский по реке Уссури дошел до озера Ханка, обогнул его и, пройдя до самой южной части Приморья, поднялся к северу до реки Зеркальной, далее прошел к Сихотэ-Алинскому перевалу и потом вдоль речных долин уссурийских притоков вернулся к многоводной Уссури. Пржевальский писал: «Три месяца странствовал я по лесам, горам и долинам или в лодке по воде и никогда не забуду это время, проведенное среди дикой, нетронутой природы, дышавшей всей прелестью сначала весенней, а потом летней жизни. По целым неделям сряду не знал я иного крова, кроме широкого полога неба, иной обстановки, кроме свежей зелени и цветов, иных звуков, кроме пения птиц, оживляющих собой луга, болота и леса. Это была чудная обаятельная жизнь, полная свободы и наслаждений!»