Анджей Чеховский - На суше и на море 1981

Инструкция для терпящих бедствие в сельве гласит, что уцелевшим при катастрофе оставаться следует у останков самолета восемь суток. А потом можно начинать самостоятельные поиски реки или человеческого жилья. Поэтому, когда я выскреб восьмую зарубину на полусгнившем стволе дерева, лейтенант Велли распорядился подготовиться к походу. Он сказал, что пора пробиваться куда-нибудь в поисках реки или индейского селения. Впрочем, индейское селение не обязательно означало для нас спасение: индейцы, которых когда-то обидели белые, не прощают им этого и начинают мстить каждому белому, которого они встречают в сельве. Видимо, поэтому появились у Кашимбо те индейцы, из-за которых и начался наш, будь он проклят, полет и все наши мучения. Впрочем, в ту минуту, когда лейтенант Велли приказал нам собираться, никто об этом не думал. И вообще мало кто соображал: от голода, ран, страданий и тоски мы уже начинали терять рассудок».

Когда закончилась первая неделя поисков, уныние, чувство безнадежности начали овладевать даже самыми стойкими из пилотов и самыми оптимистичными из репортеров. Становилось ясно, что через несколько дней поиски будут прекращены. В конце концов даже если предположить, что после аварии кто-нибудь остался в живых, что представлялось маловероятным, то они, следуя инструкции, должны были через восемь суток покинуть обломки самолета. И если останки самолета еще можно было надеяться обнаружить, то кучку людей, бредущих под непроницаемым пологом сельвы, увидеть невозможно.

Все в этих рассуждениях было правильно. Но ни майор, ни репортеры, дремавшие в баре, ни операторы, методично штрихующие все новые и новые квадраты на карте, ни начальство в Бразилиа, ни редакторы газет в Рио-де-Жанейро и Сан-Пауло, постепенно терявшие интерес к судьбе «2068-го», — никто из этой массы людей, прямо или косвенно связанных с операцией «Спасение в сельве», как она была названа газетчиками, не мог знать, что все эти дни по бесконечным притокам Солимоэс спешил в Тефе в утлой лодке рыбак Маноэл Анибал да Силва. Тот самый старик, что выходил из хижины в Пунье в ночь катастрофы. На следующее утро, включив транзистор, он услышал о ней, вспомнил о ночном самолете и решил съездить в Тефе.

— Все равно спички и соль уже подходят к концу, — сказала его жена Терезинья. — И не забудь купить керосину, — добавила она, заворачивая ему в тряпицу маниоковые лепешки.

Маноэл и не предполагал, какую бурю вызовет его появление в тихом поселке. Уже через десять минут после того, как взволнованный Паулиньо сообщил в Манаус все, что удалось выудить из этого старика, было установлено, что ни один из рейсовых самолетов не мог пролетать в тот час над Пуньей. Еще через двадцать минут майор Кардозо уже сидел в кабине выруливавшего на старт «Альбатроса», повергнув в панику дремавших в баре репортеров.

«…Решение лейтенанта оставить место катастрофы и пробиваться через сельву неизвестно куда в поисках спасения никого из нас не обрадовало. Останки самолета все-таки как-то связывали нас с миром. Нам казалось, что бросить их — все равно что тонущему в океане отпустить бревно или доску, за которую он держится. Но никто не стал спорить с лейтенантом. Во-первых, не было сил для этого. Во-вторых, мы знали, что лейтенант лучше нас знаком с правилами и инструкциями спасательной службы.

Поскольку никто из нас не мог идти, мы решили пробираться ползком по течению родника. Может быть, он приведет к какой-нибудь речушке. А речка — это рыба. Хотя кто и как ее сможет ловить?..

Идти должны были четверо: я, сержант Ботельо, Иван де Брито и доктор Фернандес, которого лейтенант назначил старшим нашей группы. Сам лейтенант Велли решил остаться у самолета вместе с Кабралом: он не мог двигаться с самого начала, а Кабрал стал совсем плох за последние три дня. Он уже не говорил, даже руки не мог поднять. Лежал и смотрел вверх. На урубу, которые взлетали и опускались.

Лейтенант назначил наш выход на девятый день. Сборы были недолгими. Мы уложили поудобнее лейтенанта и Кабрала, укрыли их поплотнее и стали прощаться. Все мы понимали, что видим друг друга в последний раз. Но никто этого вслух не сказал. Когда я обнимал лейтенанта, мы услышали, как Кабрал захрипел. Он что-то хотел сказать и не смог. Я наклонился к нему. В глазах парня застыло что-то непонятное. Я наклонился еще ниже и услышал его шепот:

— Тише!

Мы все смолкли.

— Там, — показал он глазами вверх. — Там… Самолет.

Мы замерли, прислушиваясь. Кабрал был прав: сквозь плотную кровлю сельвы проникало чуть слышное гудение мотора.

— Самолет! — закричали все, кто мог кричать.

Брито снова бросился к бесполезному змею, который так и не поднялся над верхушками деревьев. Доктор Фернандес начал крутить ручку динамо у передатчика. На сей раз даже треска не послышалось. Мы плакали, кто-то порывался лезть на дерево высотой с двадцатиэтажный дом. Но шум мотора быстро утих.

— Туман, — тихо сказал лейтенант.

И только тут все мы увидели, что действительно густой туман окутывает стволы деревьев, землю и все вокруг.

— Не заметил, — сказал сержант Ботельо».

Теперь вся спасательная авиация была переброшена в Тефе. Здесь собралось более двух дюжин самолетов и несколько вертолетов «Парасар». Несколько гидросамолетов «Каталина» тяжело плюхнулось в этот же день на тихое озеро Тефе. Никогда еще со времени своего основания в 1688 году поселок этот, именующийся, впрочем, городом, не переживал ничего подобного. В убогой бакалейной лавке, ближайшей к «аэропорту», полугодовые запасы прохладительных напитков, леденцов, вяленой рыбы и сушеного мяса исчезли за несколько часов, несмотря на то что расторопный владелец Себастьян взвинтил цены сначала в полтора, а потом в два раза. Себастьян плакал от счастья и тихо молился, обращаясь к пожелтевшему строгому лику вырезанной из старого журнала Санта-Терезы — покровительницы Тефе, чтобы хоть изредка происходили авиационные катастрофы поблизости.

Мальчишки играли в пилотов, организуя во дворах и переулках Тефе сотни успешных спасательных операций. Девицы повытаскивали из сундуков банлоновые кофточки и кашемировые платья, надевавшиеся обычно только дважды в год — на рождество и на июньские праздники Сан-Жоана, и фланировали, поднимая пыль по площади, где стояло здание префектуры. А взволнованный префект Пауло Коэльо пытался решить тысячи свалившихся на него проблем. Облачившись в отглаженный супругой пиджак, сеньор Пауло старался обеспечить ночлег хотя бы для некоторых из участвовавших в операции пилотов и офицеров. Часть людей была размещена на квартирах и в домах «тефеньос». Многие ночевали в самолетах, кое-кто развешивал гамак с противомоскитными сетками прямо у аэродрома. Чтобы как-то выйти из положения, префект уговорил настоятельницу местного монастыря освободить несколько комнат в ее обители для пилотов.