Отто Мюльберг - Где-то в Конце Времен. Кинороман

– Черт, никогда бы не подумал, что, по сути, любой фон Бадендорф – всего лишь огромная доминантная белая горилла. Теперь я понял, какими глазами меня видит Маша. Сейчас я себе бы, увы, тоже не дал.

– Не она одна. Зато у твоей гориллы есть вечно готовый воткнуться в любую дырку толстый розовый член, фетиш всех других самцов человекоподобных обезьян. Тебя это по идее должно успокаивать.

– Что-то не очень… И вовсе не в любую. Но ты же сейчас опять сведешь всю эстетику отношений к биохимии мозга.

– А как же! Что такое красота, как не фактор оценки подходящего для спаривания партнера? Но ты не парься, скоро тебе надоест об этом думать, и ты завалишься в первый попавшийся клуб, где наверняка присунешь по-взрослому какой-нибудь неосторожной девочке, наглядно подтвердив на практике мою правоту.

– Обязательно присуну. Потому что я – горилла, и мой папэ – горилла, и только мама моя была ангел и разведчик дальнего космоса. А что. Квоты есть, пойдемте со мной, я угощаю. Увидите, как умеют веселиться настоящие могучие приматы.

– Ты выиграл, Пит, он это предложил, – улыбнулась Машка.

– Жизнь меняется, Вилли – нет.

И мы снялись с якоря, взяв курс на «Эйфорию».

Я проснулся. Ох, ребятки, зря я это сделал. В моей палитре не существует настолько мрачных тонов, чтобы описать вам всю глубину страданий от сегодняшних отходняков.

Моя голова превратилась в источник непрекращающейся боли, а желудок – в юдоль тяжести и тошноты. Изнасилованный всеми видами допустимых (и не очень) стимуляторов организм утверждал, что он давно умер и попал в ад. Единственное, что могло окупить такие муки, это отрывочные воспоминания о произошедшем за ночь.

Мы вошли в «Эйфорию» в неурочное время – семь вечера. Мы были суровы и решительны, мы шли, чтобы проверить на прочность трехзначную сумму квот на роскошь. «Эйфория» содрогнулась. Не первый раз замужем, она ценила беззаветную преданность делу и помогла, чем смогла.

Сначала мы зверски отомстили Патриции, купив ей выходной. Хрен тебе, сука, а не участие в самом злом угаре этого года. Минус тридцать квот. Охране было строго-настрого указано не подпускать ее ближе, чем на сто метров к клубу.

Мы выслали срочные приглашения всем, кого хорошо знали, плохо знали и не знали вовсе. Я купил халяву на фэйк любому, кто войдет сегодня в двери заведения. Минус двести. Потом мы одумались и составили было гест-лист, но было уже поздно – клуб был забит до отказа уже в восемь, наши статус-рейтинги зашкаливали, и нам пришлось держать марку.

Маша вызвала тяжелую артиллерию топ-5 аутдор-VJев, я перебил контракт у модов из «Flex», Пит тупо позвонил в агентство и заказал фэшн-шоу. Минус сто семьдесят.

Потом мы окончательно поехали мозгом и позвонили Машиной маме с вопросом, а во сколько нам обойдется устроить лето в Нью-Праге на 8 часов. Мама сказала, что больше никогда не пустит дочь гулять по улице в такой сомнительной компании и согласилась на сотку. Через час температура на улице поднялась до +25, а в полночь даже дали грозу.

Нас посетила мысль отказать в проходке журналистам, но потом мы сжалились и разрешили им присутствовать. В том случае, если они будут неглиже, камеры не в счет. К моему счастью к двадцати трем часам в клубе было около ста процентов полностью раздетых как журналистов, так и посетителей. С камерами и без камер. Бесплатно.

Потом я просто дал еще полтинник Анжи, арт-директору «Эйфории», чтобы он рулил сам, потому что мне хотелось быть в толпе. Анжи понял, пожал мне руку и забил меня в систему, как VIP на вечные времена. Еще бы он этого не сделал…

А, да. Это первое и, надеюсь, что последнее тусэ, которое охраняли паладины. Палы приехали сами, молчали, улыбались и только изредка делали замечания особенно расхреначеным персонажам. Великий Хаос, как же я люблю свой мир!

Стоило мне выйти на танцпол, как началась заруба.

Маша и Пит в невменозе методом мистера Тыка выбрали из толпы произвольных членов жюри для показа моды. Показ провалился, слишком уж в зале была разношерстная публика. Наш рейтинг пошатнулся.

«Flex» снова были на высоте. Наш рейтинг поднялся вместе с ними.

Тусэ под фэйком начала раздевать окружающих на улице. Рейтинг взлетел до небес.

Маша и Пит уже были в толпе и творили нечто незабываемое. Плюс двадцать пунктов.

В два часа ночи молодчинка Молох выдал «Эйфории» лицензию на квоты за заслуги перед Отчизной за высший процент зачатия новых членов общества. Наш рейтинг реально офигел, и в «Эйфорию» повалили супер-моды.

Я вдул новую порцию фэйка, точно зная, что это был уже гарантированный перебор.

Помню модку из «Талеров» у себя на коленях. Помню не очень удачный секс с не в меру подвижной киберпанк в кабинете Анжи. Смутно помню душевную беседу с кем-то в черном костюме и с лысым черепом на предмет, что все мы тут чмо и умрем в муках, потому что все мы гомосексуалисты и уроды, не взирая на пол и возраст. Почти не помню ничего, кроме пары оргазмов, с кем – убейте, совсем не помню. Табло рейтинга в тумане, Маша на Пите под потолком клуба в свете пушек сплелись в ритмично дергающийся клубок нервно содрогающихся в экстазе мышц. Танцпол качается, как палуба пиратской бригантины, люди падают за борт, а мне смешно, и огромные белые гориллы трясут пальмы и раскалывают уверенными движениями кокосовые орехи своими…

Нет, ну его, не стоит подробно об этом.

Кто-то вез меня домой. Кажется, что это была Патриция, но может быть это был и Анжи.

Потом была пустота, а за нею пришли адские муки. Не зря левиафанизм утверждает, что за все придется рано или поздно платить.

Да, я платил сполна, и знал – за что.

Амен, мать его.

Утро добрым не бывает. Если я и позабыл про зануд, то зануды меня запомнили крепко-накрепко и адрес записали. Через пару дней после своей триумфальной ночи в «Эйфории» я вернулся домой под утро от моей очередной знакомой и обнаружил, что мое жилище превратилось в решето в буквальном смысле этого слова. Стены в дырочку навылет, мебель в крупный бронебойный горошек, сыр Эмменталь для настоящего мачо, ядри его в качель. Непобедимая Бруня забилась на чердак и устроила там сама себе форменную молчаливую истерику. Паладины мгновенно взяли меня в оборот, трепали по плечу, сочувственно заглядывали в глаза и целый час трясли на предмет, не нужна ли мне срочная психологическая помощь. Но, поскольку стресс-тест оба раза показал, что я в полной норме, хотя конкретно и удивлен произошедшим, меня отпустили на все четыре стороны, настоятельно порекомендовав сменить место жительства на Цитадель до окончания следствия. Я пообещал подумать и через две минуты спринтерского забега уже скребся в дверь к дедушке Велвелу.