Йен Макдональд - Дорога запустения [= Дорога отчаяния] [litres]

Он пнул горящие секвойные шишки. По дымоходу искры сбежали в сгущающуюся темноту.

– Это вот дерево, – он похлопал по корневому холму, на котором сидел, – это мужик, зовется он Sequoia Sempervirens, «вечно живой» на древнем-предревнем языке, и именно такой он и есть… его посадила здесь в самый первый день хомоформирования св. Екатерина, а вокруг вымахал лес. Но Древо-Отец – он здесь самый старый и самый мудрый. О да, мудрый – и много всего помнит. Деревья живые, у них есть сознание, они, знаете, и знают, и чувствуют, и думают. Вам снились не-сны, да? Понятно, снились; так лес вас узнаёт, впитывает ваши воспоминания, чтобы они добавились к великой памяти Древа-Отца. А еще деревья впитали весь страх, и злость, и гнусь, и хрень, все то, что тут происходило, отчего лес стал темным, страшным и очень даже опасным. Меня что тревожит: это отрава для деревьев – и не как если плеснуть на корни гербицид, что-то такое, нет, отрава для души этого места. Мы с машинами делаем что можем, но целые районы леса гибнут, а молодая поросль кривая и чахлая. Дела плохи. Меня это пугает, потому что если так все и продолжится, исчезнет душа мира.

– Простите, что я все болтаю. Нечасто мне выпадает шанс поговорить. Что, от старого Жана-Мишеля Гастино кружится голова? Слишком много философии? Вас, небось, уж и в сон клонит; обычно я в этот час сам иду на боковую. Кстати, вам может присниться всяке странное, уж не беспокойтесь, это вас прощупывает Большое Дерево, хочет установить контакт.

Спать они легли вокруг угольной жаровни. Красное свечение теснило ночь, глаза изгнанников вращались и дергались, двигаясь быстро, как обычно бывает во сне. Раэлю Манделье-мл. снилось, что он проснулся, и сон наяву унес его из деревянного домишки меж корней в ночь. Ощущая поток святости, он долго стоял и смотрел в небо, которое кружилось, кружилось, кружилось… Когда от кружения-кружения-кружения у Раэля Мандельи-мл. закружилась голова, и заплясали звезды, и ему показалось, что стволы секвой валятся на него, как спички, он рухнул и прижался щекой к холодной сырой земле. Он лежал так долгое время, и ему приснилось, что кто-то напевает про себя мотив. Он поднял голову и увидел Санта-Экатрину в световом столпе.

– Ты призрак? – спросил он, и во сне мать ответила:

– Да, призрак, но я не мертва. Есть призраки мертвых – и призраки живых.

Затем из тьмы вышел отец.

– Ты что тут вообще делаешь? – спросил Лимааль Манделья раздраженно.

Раэль Манделья-мл. открыл было рот, но его слова похитили ночные птицы.

– Отвечай отцу, – сказала Санта-Экатрина.

– Ты сбежал, да? – обвиняюще сказал Лимааль Манделья. – Не пытайся меня обдурить, сынок. Я знаю, что случилось. Ты не смог вынести поражения и сбежал.

Раэлю-мл. хотелось крикнуть в ответ: не Лимааль ли Манделья, Величайший Снукерист За Всю Историю Вселенной, поступил точно так же, когда бежал на Дорогу Запустения? – когда знакомые фигуры стали выходить одна за одной из теней лунного кольца и вставать рядом с родителями. Лица его жизни: коллеги по смене «В» литейного цеха, девушки, с которыми он танцевал на субботних вечеринках, друзья из школы, лица Белладонны – шулера, жулики, агенты, Гленн Миллер с тромбоном под мышкой; они глядели на Раэля Манделью-мл., стоящего на мягкой коричневой земле и секвойных иглах, с бесконечной жалостью.

– Что ты теперь будешь делать? – спрашивали они. – Что ты теперь будешь делать?

– Ты сам виноват в своих несчастьях, – сказал его брат, весь в синяках. – Манделья ты или нет? Сдюжишь?

– Ты был в ответе, – сказала мать.

– Ты и сейчас в ответе, – сказал отец, лузер, изгнанник, трус.

– Эх, если б у меня остались тузы в рукавах! – сказал Эд Галлачелли, воскресший из пепла, и язык его светился, как угольки.

– Хватит-хватит-хватит-хватит! – кричал Раэль Манделья-мл. – Хватит этого сна! Я хочу проснуться!

И он проснулся, и обнаружил себя в святом месте среди деревьев. В небесах поблескивало лунное кольцо, ветер шептался с ветвями, воздух был спокоен, сладок и праведен. В звездном сиянии свет створожился, загустел и принял твердую форму человека. Высокий усач в серых одеждах до земли присел на корень рядышком с Раэлем-мл.

– Ночка что надо, – сказал он, обыскивая многочисленные карманы в поисках трубки. – Ночка что надо. – Он нашел трубку, набил ее, зажег и сделал пару медитативных затяжек. – Сам понимаешь, тебе лучше бы вернуться.

– Хватит снов, – прошептал Раэль-мл. – Не надо призраков.

– Снов? Ксанфские мистагоги считают, что бытие закончится на третий день, а наш мир – всего лишь сон второй ночи, – сказал серый незнакомец. – Призраки? Ша. В мире нет никого вещественнее нас, мы – основы основ настоящего. Мы – память. – В ночи трубка горела светлячком. – Мнемоло́ги. Мы – то, что создает жизнь; только здесь, в одном-единственном месте, мы обладаем телом и вещественностью. Мы – сны деревьев. Ты знаешь, что это за дерево? Конечно, знаешь, это Древо Мирового Начала, ибо у каждого начала должен быть конец. У тебя остались дела в моем городе, Раэль, и пока ты не положишь конец тому, что начал, память не оставит тебя в покое.

– Кто вы? – Ты знаешь меня, хотя мы не встречались. Твой отец знал меня, когда был мальчиком, и твой дедушка, а последние дни ты таскал меня с собой на спине. Я – старейшее воспоминание Дороги Запустения. Я – д-р Алимантандо.

– Но мне говорили, что ты путешествуешь во времени, ловишь какое-то мифическое существо.

– Так и есть, но память-то остается. Слушай – хотя мне, человеку науки, говорить такое больно: в тебе имеется волшебство. Если силы этой земли хватает, чтобы овеществить твои воспоминания и страхи, может, ее хватит, чтобы овеществить твои надежды и желания? И если так, может, эта сила – в тебе, как и я, и она не привязана к какому-то месту, пусть даже очень особенному. Подумай. – Д-р Алимантандо встал и сунул трубку в рот. Неторопливо обвел глазами небо, звезды, деревья. – Ночка что надо, – сказал он. – Отличная ночка. Ну, Раэль, счастливо. Рад был встретиться. Ты – Манделья, это точно. Ты сдюжишь. – Он скрестил руки на груди и ушел в звездные тени.

Раэля Манделью-мл. разбудило радио Жана-Мишеля Гастино. Как и оно, Раэль Манделья-мл. был скверно настроен: аккурат между программой о крае вселенной и популярным утренним музыкальным шоу. Сквозь плохо пригнанные планки стены лились ручейки света. Яйца на жаровнице благоухали и пофыркивали.

– Доброе утро, доброе утро, доброе утро, – сказал Жан-Мишель Гастино. – Вперед и с песней, сегодня наш путь далек лежит, но без пристойного завтрака ты никуда не пойдешь.

Раэль-мл. протер глаза от сна, не очень понимая.

– Мы идем. Сегодня. Нас позвали. Ночью. Пока у тебя был твой мнемоло́г, у меня был свой, с Приснодевой, ну, может, с ее памятью; короче, она сказала, что время пришло и я иду с вами. Очевидно, вам понадобится мой особый дар. Может, именно поэтому вас именно сюда и завело. Без скрытых связей не обходится.