Йен Макдональд - Дорога запустения [= Дорога отчаяния] [litres]

– Черт-черт-черт-черт-черт-черт-черт-черт…

Джонстон М’боте, от страха свернувшийся клубочком в комфортной крутой подбрюшной турели, едва слышал командирские проклятия.

– Попалась, блин, попалась, попалась, сволочь-сучка-стерва, попалась, попалась… – Язык тыкался в зубы, Джонстон М’боте в яростном блаженстве шептался с самим собой и крутил-вертел медные колесики и верньеры. – Девка, вот ты где, попалась! – Он навел большое оружие на женщину, лежащую на груде разбитых кирпичей. – Попалась… – Что там кричит Медведище? Он что, не понимает, как сложно стрелять, когда эта чертова боемашина вихляется и кобенится, как пьянь субботней ночью? Опасно? Что к черту опасно? Визирный крестик светится, цель как на ладони. Стрелок Джонстон М’боте надавил на маленькую красную кнопку.

– Бдыщь! – крикнул он, и в ослепительной вспышке боемашине оторвало переднюю левую ногу.

– Ничоси, – сказал он. – Тупой ублюдок! – завопил Медведище. – Я же сказал, опасно, надо осторожнее… – Т27 «Восточное Просветление» тряслась березкой на краю обрыва. Металл визжал и лязгал, гиростабилизаторы с воем пытались удержать боемашину в стоячем положении, потом катастрофически отказали, ибо задача была им не по зубам. С величественной, балетной грацией боемашина опрокинулась – тахионные бластеры бешено палят во все стороны, корежимые суставы изрыгают пар, – и раскололась, шлепнувшись на твердую почву Дороги Запустения. В завершающие секунды падения Джонстону М’боте позволено было увидеть, что вся его жизнь вела к этому моменту великолепного уничтожения. В миг, когда подбрюшная турель лопнула и растеклась спелой грушей под весом падающего металла, Джонстон М’боте узрел себя вплоть до рождения и, глядя на младенческую головку совершенной формы меж бедер матери, осознал, что был обречен с самого начала. Он ощутил глубокое, глубочайшее омерзение. Потом он не ощущал уже никогда и ничего.

Осциллируя по границе между болью и сознанием, сублейтенант Шэннон Йсангани смотрела, как падает, сраженный собственным оружием, чудо-юдо-левиафан. Внутри зарождался приступ смеха – неудержимый, нестерпимый, разрывающий плоть.

Укрывшись на пятом уровне под Стальтауном в своем времетранспортном центре, Арни Тенебрия тоже наблюдала за падением левиафана. Для нее это был красочный фрагмент военной мозаики. Стена телемониторов являла войну во всех красках, и Арни Тенебрия смаковала каждую, и глаза ее бегали от монитора к монитору, от монитора к монитору; быстрые, краткие свидания с войной – и жадность: не пропустить бы ни один момент Войны Сил Космоса!

Пустошительница перевела взгляд с телевизионной бойни на временаматыватель на полу в центре комнаты.

– Долго еще?

– Две минуты. Мы как раз сцепляем генераторы поля с токамаком.

Наблюдавшие за мониторами разом завопили:

– Пехота! Они бросили в бой пехоту!

Арни Тенебрия вновь обратилась к стене из картинок. Тонкая белая стрелковая цепь двигалась через сеть окопов к Стальтауну как горячий нож сквозь масло. Артиллерия боемашин оказывала пехотинцам затухающую поддержку. Арни Тенебрия увеличила изображение и увидела на белых парламентарских плечах знакомые увесистые ранцы.

– Умница-разумница Марья Кинсана, – прошипела она, чтобы никто ее не услышал и не решил, что она сошла с ума. – Ты подобралась очень близко, но все-таки недостаточно. – Стрелки обрушились на защитников города, и в достигшем ее ушей реве оружия Арни Тенебрия различила хлопки детских пугачей. Точно такая же войнушка, «замри на двадцать секунд, ты мертв!», когда она кончится, все встанут и побегут домой обедать. П-индукторы молотили по П-индукторам, потом проснулось тахионное оборудование на борту боемашин – и объявило, что игра окончена, сегодня и навсегда.

– Готово! – крикнул Дхаврам Мантонес.

– Тогда вперед, а то чего мы, – сказала Арни Тенебрия, Пустошительница. Она нацепила боевой ранец. Дхаврам Мантонес дернул рубильник, тот перенаправил всю энергию стальтаунского токамака во временаматыватель. Эоны открылись перед Арни Тенебрией, как огромная пасть, и она бросилась в бездну, в каскад послеобразов.

Потом реальность кончилась.

О конце реальности м-р Иерихон и беглецы в «Трактире» догадались, когда поняли, что бьются о потолок. Во время авианалета они разделились, но вернулись в «Трактир» по изрешетившим скалы под Дорогой Запустения туннелям и пещерам; едва обменявшись приветствиями, они обнаружили, что столы, чашки, ковры, бутылки и стулья плавают на уровне ушей. Каан Манделья погнался за радиопередатчиком в ящике из-под пива, неуклюже поплыв брассом под стропилами. Раджандра Дас заякорился посредством ламбрекена и вверх тормашками глядел в окно. Вторженцы, защитники, рисковые съемочные группы, ламы, свиньи и дворняжки все парили над крышами домов. Чуть дальше по улице гравитация, судя по всему, меняла знак: дома, деревья, животные, солдаты, земля и скалы падали в небо. В другом направлении три пустых гостиницы и забегаловка «Карри-Эксельсиор» утопали в огромной красной дюне. На объятой невесомостью улице легла темная тень: над Дорогой Запустения пролетало что-то большое, вроде сарая, глыбистое и грязно-оранжевое.

– Что происходит?

Достойные Предки м-ра Иерихона спорили в недрах гипоталамуса, пока сам он тыкался в настенные канделябры. Итоговый вывод Достойных Предков ужасал.

– Они явно разобрались в работе временаматывателя.

– Когда его включал д-р А., все было по-другому.

Полкомнаты не могло уразуметь, о чем говорят Раджандра Дас и м-р Иерихон.

– Алимантандо хранил формулу Темпорального Перевертывания в тайне; инженеры Тенебрии наверняка всё на свете перепутали. Вместо текучести во времени они создали зону временно́й текучести здесь и сейчас, вот реальность и пошла вразнос. Законы пространства-времени что дышло, и, я думаю, на наш мир наложились кусочки альтернативных вселенных.

– Что это значит? – спросила Санта-Экатрина Манделья, которая одиннадцать лет была замужем за законами пространства-времени.

– Конец консенсусно обусловленной реальности. – «Трактир» зашатался от первых подземных толчков. Освобождаясь от притяжения, скалы под улицей смещались и сталкивались одна с другой. – Разве что…

– Разве что́? – спросили Севриано и Батисто Галлачелли одновременно. Достойные Предки успели ответить и на этот вопрос, и ответ ужасал не менее первого.

– Разве что мы обесточим временаматыватель.

– В смысле, выключим стальтаунский токамак?

– Именно. И, Раджандра Дас, мне без вас не справиться. Мне нужно ваше умение очаровывать машины.

– Дедушка, у вас ничего не выйдет, – сказал Каан Манделья. – Давайте я пойду.