Йен Макдональд - Дорога запустения [= Дорога отчаяния] [litres]

– Смотрите, пилот машет в ответ!

Люди помахали снова.

В третий раз самолет пронесся над саманными домиками Дороги Запустения. В третий раз заложил он крутой вираж.

– Я уверен, он садится! – крикнул м-р Иерихон. – Он садится! – Из законцовок крыльев, носа и смещенного хвоста выдвинулись посадочные шасси. Напоследок самолет пронесся мимо горожан и устремился вниз, на пустой участок за железнодорожным полотном.

– Разобьется! – сказал д-р Алимантандо, однако побежал с остальными к распускавшемуся за рельсами кошмарному облаку пыли. Навстречу выкатился самолет. Люди рассеялись, самолет вильнул, зацепился подкрыльным колесным шасси за валун и врезался в него, прорыв в песке глубокую полукруглую борозду. Добрые граждане Дороги Запустения поспешили на помощь пилоту и пассажиру, но пилота освобождать не требовалось, он отодвинул дверцу кабины, выпрямился и заорал:

– Вы тупые ублюдки! Тупые, скорбные умом ублюдки! Какого черта вы прибежали, чего вам надо? А? Он разбился, разбился, он никогда не взлетит, а все потому, что вы, тупые ублюдки, такие тупые, что бегаете прямиком на самолеты! Посмотрите, что вы наделали, посмотрите!

И пилот разрыдалась.

Ее звали Персея Голодранина.

Она родилась с крыльями, авиационный жидкий водород тек в ее жилах, ветер гудел в ее проводах. Со стороны отца – три поколения Летающего Цирка Ракеты Морган, со стороны матери – генеалогическое древо распылителей, коммерческих пилотов, чартерных летунов и безрассудных пилотажников вплоть до прапрабабушки Индхиры, которая, говорят, водила Парус-Корабли Президиума, когда создавался этот мир. Персея Голодранина родилась для полета. Она была крупной, грозной, виртуозной птицей. Для нее потеря самолета значила не меньше, чем потеря руки, или ноги, или любимого, или жизни.

Все время, все деньги, всю энергию и любовь она с десятилетнего возраста вкладывала в Поразительный Воздушный Вертеп Голодраниной – летающий цирк одного пилота и одного шоу, небесное шатокуа, которое не просто ошеломляло глазевших раскрыв рот зрителей смертоубийственной акробатикой высшего пилотажа, но и расширяло их кругозор, за скромную плату предлагая виды с высоты на их же фермы, а также крупные планы непогоды и увеселительные экскурсии к местным достопримечательностям. В этой профессиональной роли Персея Голодранина двигалась на восток по верхнему полушарию, пока не достигла равнинного городка Станция Уолламурра.

– Взгляните на Великую Пустыню, – разливалась она перед овцеводами Станции Уолламурра, – восхититесь крутыми безднами огромных каньонов, подивитесь силам Природы, вытесавшим исполинские естественные арки и высоченные каменные столпы. Внизу вам откроется вся история земли, изложенная в камне: зуб даю, это путешествие за один доллар пятьдесят центаво вы не забудете никогда.

Для Июния Ламбе, осатаневшего от ужаса на заднем сиденье, рекламный слоган оказался чистой правдой. Через двадцать минут после вылета со Станции Уолламурра – никаких каньонов, исполинских арок и высоченных столпов в радиусе ста километров, – Персея Голодранина обнаружила, что показания топливомера не желают меняться. Она постучала по дисплею. Красная планка замерцала и упала до нуля. Персея постучала снова. Планка осталась где была.

– Нихренасе, – сказала она. Врубила запись комментариев к чудесам Великой Пустыни, чтобы Июний Ламбе не беспокоился, и стала искать на картах ближайшее поселение, чтобы аварийно приземлиться. Возвращение на Станцию Уолламурра было с очевидностью исключено, но карты РОТЭХа не утешали. Персея сверилась с радиолокационной аппаратурой. Менее чем в двадцати километрах наблюдалась утечка сверхвысокочастотного излучения, характерная для ретрансляции в планетарной коммуникационной сети.

– Надо проверить, – сказала Персея себе и так решила судьбу – свою, самолета и пассажира.

Она обнаружила крошечное поселение там, где никакого поселения вроде не было. Аккуратные квадратики зелени, отражавшееся в солнечных батареях и ирригационных канавках солнце. Персея различила красные черепичные крыши домов. И людей тоже.

– Держитесь крепче, – сказала она Июнию Ламбе, после этих слов впервые заподозрившему неладное. – Ныряем.

На последней слезинке топлива повела она возлюбленную птичку к земле, и что же произошло? Отвращение Персеи было столь велико, что она отказалась покидать Дорогу Запустения с Июнием Ламбе на Арес-Экспрессе, маршрут Ллангоннедд – Жизнерадость, 14:14.

– Как прилетела, так и улечу, – объявила она. – Я отсюда двину только одним способом – на паре крыльев.

Раджандра Дас пытался заговорить шасси, чтобы те вернулись в законцовки, но его на это не хватило, как не хватило сварочной горелки Раэля Мандельи, несмотря на все старания вернуть самолет к жизни. Для единственной выжившей сотрудницы Поразительного Воздушного Вертепа Голодраниной унизительнее всего было то, что сварочную горелку Раэля Мандельи питало не что-нибудь, а стопроцентный, чистейший, неразбавленный авиационный жидкий водород.

Тогда д-р Алимантандо оделил Персею Голодранину домом и садом, чтобы она не умерла с голоду, но жизнь ее не была счастливой, ибо в глазах ее сияло небо. Она взирала на тощих пустынных птиц, собиравшихся на антеннах башни-ретранслятора, и печалилась – ее крылья сломали глупые людишки. Она вставала на край утеса, смотрела на птиц, что взмывали на вечерних термиках, и думала, как бы раскинуть руки пошире и взмыть, подобно птице, плыть вверх на спирали воздушного потока, пока не исчезнешь из виду.

Однажды вечером Микал Марголис сделал ей два предложения, и поскольку Персея Голодранина знала, что забыть о небе сможет, лишь забывшись, она приняла оба. Той ночью и двадцать последующих ночей покой горожан нарушали странные шумы из Марголисова обиталища. Частью это был скулеж и долбеж сношений. Другой частью – звуки как будто бы ремонта.

Все стало ясно, когда появилась табличка.

На ней значилось:

ТРАКТИР «ВИФЛЕЕМ-АРЕС Ж/Д»

ЕДА * ПИТЬЕ * СПАНЬЕ

СОВЛАДЕЛЬЦЫ:

М. МАРГОЛИС, П. ГОЛОДРАНИНА

– Не сын он мне, – возвестила разъяренная Матушка. – Пренебрегать родной матерью ради чужестранной дешевки и наполнять тихие ночи звуками, которые я и описывать не буду; какой позор на мою голову! А теперь еще это логово греха и содомии! Трактир, ха-ха! Будто родная мать не знает, что это значит! Он думает, родная мать не поймет, что это за ТРАХ-тир! Аран, – обратилась она к будущему супругу, – ноги моей не будет в этом заведении. Отныне он мне не сын. Я от него отказываюсь. – Она чопорно плюнула на землю перед трактиром «Вифлеем-Арес Ж/Д». Тем вечером Персея Голодранина и Микал Марголис закатили грандиозную пирушку по случаю открытия и угощали всех маисовым пивом, кто сколько выпьет, и выпито было немного – гостей пришло всего пятеро. Даже д-ра Алимантандо убедили оторваться от штудий ради вечернего празднества. Дедуля Аран и Матушка остались присматривать за крошками Лимаалем и Таасмин. Дедуля Аран был бы рад уйти и заслуживал молчаливый укор всякий раз, когда Матушка ловила его мечтательный взгляд в сторону дыма столбом. Тотальный запрет на пересечение порога неизбежно распространялся и на мужа.