Андрей Анисимов - Клуб Любителей Фантастики, 2019

— Значит, кто-то уже наблюдал за ней. Скорее всего, её Создатель, если следовать этой логике.

— Вот это вывод! Но почему, в таком случае, ему понадобились помощники — структура Мироздания слишком усложнялась и стала выходить из-под контроля? Зачем условному Творцу понадобились мы? Неужели только для постижения таинства божественной любви или того хуже — для забавы?

— Не знаю. Для меня вся эта странная телеология «Генератора миров» представлялась то ли шутливым издевательством над людскими предрассудками, то ли проявлением его стремления овладеть человеческими качествами. А возможно, он просто начал сходить с ума, и мы столкнулись с проявлением «машинного безумия».

Я убеждённый атеист, как и большинство на планете. Не считать же несколько сотен миллионов, всё ещё практикующих буддизм, верующими в бога, — это абсолютно атеистическая и антропоцентрическая философская концепция. Но если «Генератор» хотел, не знаю уж с какой целью, доказать мне существование бога, то показал лишь возможность нашего бытия внутри гораздо более мощного компьютера, чем он сам.

Ян внимательно слушал инженера. Когда тог замолчал и уставился на его пустой бокал, он напомнил ему:

— Вы говорили про тот эксперимент, где «Генератор» сознательно уничтожил разумную жизнь в виртуальной Вселенной.

— Да, ну и что?! — воскликнул Пинский. — Я думаю, он сделал это, чтобы посмотреть, что станет со Вселенной, если она лишится наблюдателей. Однако с ней, между прочим, ничего особенного не произошло.

— Естественно. Пусть наблюдателей не осталось внутри неё, но остался один — внешний, её же и сотворивший, с помощью которого и вы, в свою очередь, создавшие его, могли наблюдать за нею. Пока вы не стали наблюдать за этой смоделированной Вселенной посредством данных, получаемых от «Генератора миров», справедливо заключить, что её не существовало. А теперь вы не можете сё наблюдать из-за смерти создателя.

— Хотите сказать, что, уничтожив себя, он предъявил весьма парадоксальное доказательство существования бога, без которого бы ничего не было? И нас тоже?

— Я не силён в вашей квантовой логике, инженер. Мне кажется, он хотел показать нам другое. Бог создал нас, чтобы мы наблюдали Вселенную. Но уже без него.

— Любопытно. Пусть «Генератор» и называл Ницше одним из первых трансгуманистов, но отнюдь не являлся сторонником его идей. Слушайте, не будем устраивать очередные поминки но богу, давайте лучше почтим намять нашего друга.

— Я как раз собирался предложить вам выпить но стаканчику-другому. Он был одним из самых ярких умов нашего времени. Я счастлив, что удостаивался беседами с ним.

— Надеюсь, что ему так же хорошо в его «буддакшетре», как и нам сейчас в своей. ТМ

техника — молодежи || № 02 (1034) 2019

«Левиафан» всё так же плыл в чёрной бездне, подсвеченной искорками звёзд, но теперь его полёт утратил главное — смысл. Согласно расчётам, звездолёт-гигант должен был завершить свой путь через семьдесят два года после старта. Шестьдесят восемь из них, до Происшествия, он с полным правом числился в почтенном семействе космических ковчегов. Всё изменилось в долю секунды, и на оставшиеся четыре года «Левиафану» выпала жуткая роль «корабля мертвецов».

Строго говоря, никаких мертвецов на борту не было. Все восемь тысяч будущих колонистов по-прежнему спали в криокапсулах, вот только после Происшествия шансы разбудить их рухнули практически до нуля. Полёт продолжали, по сути, человеческие оболочки, в которых перед стартом погасили сознание. Предполагалось — на время, а теперь выходило — навсегда.

Сосредоточившись на внутреннем обзоре, наноэлектронный Мозг корабля вновь и вновь разглядывал анабиозный отсек. Самое обширное помещение «Левиафана» плотно, в четыре этажа, заполняли цилиндрические криокапсулы с прозрачным верхом. Мозг всматривался в застывшие, как маски, лица пассажиров и не мог отделаться от странного ощущения, напоминающего чувство вины. Хотя уж он-то был абсолютно ни в чём не виноват.

Корабль направлялся к похожему на Солнце жёлтому карлику в созвездии Малого Льва. Шестьдесят восемь неотличимых друг от друга лет пролетели как один. А потом «Левиафан» напоролся на энергетический пучок загадочной природы и невероятной силы. Видимо, это был отголосок какого-то чудовищного космического катаклизма. Мощное излучение мгновенно вывело из строя почти всю бортовую аппаратуру. Досталось и Мозгу — его спасло лишь то, что одна из дублирующих схем смогла устоять. Постепенно, задействуя роботов-ремонтников, он привёл себя в норму, затем восстановил большинство корабельных систем. Но не все.

В этом-то и заключалась трагедия. Разморозка пассажиров представляла собой длительную кропотливую процедуру. Каждый из трёх её этапов должен был вести и контролировать сложные приборы, но Происшествие уничтожило их, превратило в массу спёкшихся элементов. Даже дублирующие схемы были безнадёжно мертвы. Это означало, что замурованным в криокапсулах людям нредстоято провести там не четыре года, а вечность.

Мозг «Левиафана» отвлёкся от тягостной картины и стал размышлять. Согласно инструкции при отказе системы разморозки были возможны два варианта.

По плану «А» полагалось восстановить аппаратуру своими силами, запрещалось только подвергать угрозе сам Мозг. Он предпринял множество попыток, задействовал все мыслимые ресурсы, но так ничего и не добился. В этом случае следовало перейти к плану «В»: добраться до звезды, сесть на подходящей планете, выгрузить строительные конструкции и возвести типовой поселенческий городок. Узникам криокапсул эти домики не пригодятся, по, возможно, они дождутся новых колонистов, которые когда-нибудь прилетят следом. Хоть какое-то подспорье! Всё было просто и ясно, и всё же Мозг колебался. Его создавали, чтобы выполнить миссию полностью, а действия по второму плану означали капитуляцию. Он принялся перебирать варианты и, в конце концов, нашёл выход из туника, который назвал планом «С». Однако это оказался страшный и не предусмотренный инструкцией путь. Аппаратура разморозки погибла окончательно и не поддавалась ремонту. Её можно было только собрать заново из готовых элементов. А нужные элементы содержала лишь одна система звездолёта — его Мозг. С ними он жил, получал и обрабатывал информацию, принимал решения, даже испытывал эмоции. Без них — превращался в мёртвую болванку.

Сделав это открытие, Мозг впал в оцепенение. Он представил себе мрак небытия — куда более жуткий, беспросветный, чем межгалактическая пустота. Но столь же нестерпимым, как мысль о скорой гибели, было сознание того, что «Левиафан» так и останется «кораблём мертвецов».