Любен Дилов - Научная фантастика

Здесь наш отряд дрогнул. Мы перестали спорить о том, чья теперь очередь и у кого клетки моложе. Некоторые выразили пожелание отложить эксперимент, пока создавшееся положение не будет изъяснено теоретически. Я вызвался добровольцем.

Не хочу приписывать себе безмерную храбрость. Просто судьба потомственного космонавта и необщительный характер давно превратили меня в неприкаянного бобыля. Родители мои погибли молодыми, любимая жена сбежала на один из спутников Марса, не успев родить мне ребенка. Из близких родственников остались только дед и бабка, которым я звонил раз в год откуда придется — чтобы знали, что их внук жив и еще шляется по свету. После гибели блистательного Тюнина, которым я восхищался еще в школе астропилотов, после того, как не вернулся очаровательно легкомысленный Крейтон, которого я ввел в нашу профессию и полюбил как сына, одиночество мое стало вдвойне невыносимо. Вот почему мне ничего не стоило пожертвовать собой, чтобы дать ученым возможность провести еще один эксперимент до того, как они погрузятся в повторное теоретическое исследование своего эпохального открытия. Поскольку из двух хрононавтов один вернулся, а другой — нет, нужен был третий, чтобы внести по крайней мере статистическую ясность.

Трансляторы опять перенастроили приблизительно на ту же фокусировку, с которой улетел Тюнин; круг или не круг, я должен был вернуться хоть в каком-нибудь виде. Оборудовали мой скафандр новейшими автоматами звуко- и видеозаписи. В часы медитации я прощался с собой и с миром и все никак не мог проститься по-настоящему. Во мне теплилась какая-то наивная надежда, похожая на интуицию. А моя интуиция, надо сказать, никогда меня не подводила, я не раз испытывал ее и в Космосе, и на Земле. Она тайком нашептывала мне, что я вернусь, что мой полет будет „третьим решающим“ и что мне удастся сжать десятилетия одинокой жизни до нескольких полезных для науки дней.

Полет не особенно отличался от уже испытанных шести секунд в темном туннеле с фосфоресцирующими будто сквозь туман радужными стенами. Не отличался физически, потому что два часа — это два часа, и они могут вынуть душу бесконечным чередованием минут. Я нарочно пытался взглянуть на большой хронометр с встроенным в него компьютером, прикрепленный к рукаву, но не мог пошевельнуть ни рукой, ни головой. „Всасывание“ на этот раз было столь сильным, что будто склеило все, что только могло во мне двигаться. Мое тело летело сквозь какую-то осязаемую массу и в то же время не встречало сопротивления, оно было спеленуто, как кокон. Видимо, шести секунд первых полетов было мало, чтобы обнаружить этот парадокс движения в туннеле. Эти мысли меня отвлекли, и я начал считать с опозданием, но цифры в мозгу следовали одна за другой нормально и беспрепятственно. Я сосчитал до восьмидесяти трех, и не успел произнести в уме следующее „восемьдесят…“, когда по скафандру пробежала знакомая дрожь в миллионную секунды, означавшая соприкосновение с материальным телом. Должно быть, начав считать, я невольно закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Я немного подождал, потом сильно сжал веки и почувствовал, что жив. Сглотнул слюну — горло тоже ожило. Сказал себе: „Готово!“ и услышал это же слово в мозгу, в котором токи, видимо, не переставали бежать привычными путями. Только тогда я решился приподнять веки.

Меня окружала темнота — без мерцания стен туннеля, — будто я и не открывал глаз. Будто уткнулся головой во что-то мягкое и непроглядное. Мне никогда не приходилось тонуть в торфяном болоте, но именно такое сравнение пришло в голову. Казалось, что я попал в бездонное болото, хотя теоретически это не могло произойти так сразу. В мускулах ощущалось движение, но, как и раньше, я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Подумалось, что так, наверное, и Крейтон лежит в каком-нибудь заповедном болоте, потому мы его и не нашли. Может быть, в этом же самом, несмотря на разницу в фокусировке трансляторов.

Я сделал вдох — дыхание нормальное. Повреждений в скафандре как будто нет. Попробовал повернуться всем телом, чтобы ощутить среду, в которую попал, — напрасно; за мягкостью ощущалось что-то неподатливое. И понял, что мягкое вещество — это надувные ткани скафандра, который должен предохранять пилота и в том случае, если ему придется садиться на воду. В болоте утонуть еще труднее. Однако мягкость была не везде одинакова. Это помогло мне постепенно сориентироваться в положении моего тела. Я не лежал головой вниз — состояния невесомости не было, а кровь пульсировала нормально. Внезапно я ощутил вибрацию. То твердое, на чем я лежал, чуть ощутимо вибрировало. Тело испытателя трудно обмануть; попав в любую машину, оно в первую очередь прислушивается к вибрациям…

Да, я, видимо, лежал в какой-то бесшумной машине и вместе с ней куда-то летел. Когда и как я попал в нее?.. Мой рассудок не хотел верить показаниям чувств: мне не раз приходилось солоно из-за них в испытательных космических полетах при разных режимах. Я даже решил выругаться по-нашему, по-космонавтски, да завернуть покрепче, чтобы еще раз проверить и себя, и „докладчиков“. Но меня опередили. Над самым моим ухом раздался голос, и не лежи я как в заколоченном гробу, наверное, подпрыгнул бы:

— Вы меня слышите?

Я стиснул зубы — хоть челюстями можно было двигать. Мне даже показалось, что я услышал, как они сомкнулись. Однако голос прогремел повторно, будто раздраженный помехами в аппаратуре оператор опробовал микрофон:

— Иванов, вы меня слышите?

Ого, сказал я себе, потому что парень я был довольно хладнокровный, ого, раз и собственное имя слышишь, значит, ты точно сбрендил! Сейчас навстречу выйдет лев и заревет глухим басом: „Привет, дедка!“. Но раз ты можешь утверждать, что сбрендил, значит, тут что-то вроде кратковременных эйдетических явлений. Я натренировался на них в камерах молчания. Не бог весть какая опасность — поболтать с тем, кто непрошеным лезет в мозги. Будет над чем посмеяться потом, при прослушивании записи.

— Да, — ответил я с иронической любезностью, потому что все равно ничего не мог сделать, пока не справлюсь с собой. — Я к вашим услугам. А кто вы такой?

Эйдетическое явление ответило более чем странно:

— У вас нет времени на разговоры. За десять минут вы должны решить, останетесь здесь или вернетесь к себе.

Ну, такого забавного вопроса я никак не ожидал, а гроб, в котором я находился, меньше всего располагал к постоянному пребыванию.

— Вернусь, конечно. Но не раньше, чем сделаю дело, и не без вашей помощи. Крылышек у меня нет…

Меня бесцеремонно прервали:

— Ваше решение считаем окончательным.

— Ого, — ухмыльнулся я в устрашающе сгущающуюся темноту, что плыла перед глазами. — Почему такая спешка?