Игорь Дубов - Куси, Савка, куси!

Сейчас князь пока еще сидел в сеннике, грузно расплывшись по лавке, упираясь локтями в колени, свесив скрещенные кисти между сановно расставленных ног. Князь брезгливо смотрел куда-то в стол сквозь стоящий перед ним ковш. Время от времени он поднимал руку, делал глоток кислющего брусничного кваса – после чего каждый раз коротко морщился и сплевывал. Есть князь со вчерашнего не хотел. Скорее всего, он не торопился появляться в таком виде перед Натальей. Наталья была его единственной дочерью, и князь считал, что очень любит ее.

Девки в тереме перестали петь и принялись теперь лениво судачить о собравшихся у дома нищих. Их и вправду много скопилось возле ворот, словно проведав, что князь будет нынче одаривать. На самом деле они этого знать не могли – князь сам решит так только через час после того, как, обласканный государем, вернется из села. Но, тем не менее, похмельные княжеские флюиды, насыщенные вселенской добротой, уже стянули к его дому всех нищих от Тверской до Сретенки. Жаль только, что нужные Свирю слепые не почувствовали их и подались опять в Огородники. Теперь ему предстояло туда бежать.

Свирь зачерпнул пригоршню воды из кадки, плеснул себе в лицо, утерся подолом давно не стиранной рубахи.

– Где слепые? – оживленно спросил он.

– В Огородниках, – отозвался Малыш. – У Харитония-исповедника.

Он дал картинку, и Свирь увидел сидящих вплотную, почти в обнимку, двух слепцов, молодого и старого, одетых в потрепанное, но, между тем, по возможности зашитое и вроде бы совсем не грязное платье. Профессиональные нищие одевались не так.

– Правильно, – сказал Малыш. – Я сам хотел тебе показать.

Слепые задирали к невидимому небу лица, тянули во все стороны руки и что-то пели. Перед ними стояло деревянное блюдо, и идущие к заутрене необычно часто клали туда мелочь. День у слепых начинался хоть куда.

– А где же третий? – спросил Свирь. – Их ведь было трое.

– Поводырь, – сказал Малыш. – Бегает по своим делам.

Как их зовут?

– Старика – Евхим Кирпач. Младший зовет его – дядя Евхим, а поводырь – Кирпач.

– Младший, я помню, без имени. А поводырь?

– Поводырь – Якушка.

– Повтори-ка еще раз их характеристики, – сказал Свирь. – И – который час?

Без тринадцати два по единому.

«Час в запасе, – думал Свирь. – До Огородников минут сорок. Пойду прямо сейчас. Не спеша. По холодку. Очень хорошо, когда таким утром можно не спешить».

Внешний модуль биоохраны, нательным крестом присосавшийся к груди, успел за ночь насытить Свиря, вывести накопившиеся шлаки, успокоить нервы. В чудесном настроении, сунув в карман волчок, он вышел из чулана в сени и, чтобы сократить путь, решил пройти через горницу.

Это было ошибкой. Разглядывая слепых, он не посмотрел картинку дома – и зря. В горнице оказалась Наталья. За это время она успела спуститься из терема и теперь сидела здесь, мечтательно полузакрыв глаза.

Она была чудо как хороша в своем роскошном голубом летнике. Матово сияющие нити жемчужных завес нежно обрамляли юное чистое лицо с полотен тридцатилетнего Боттичелли. Слабая задумчивая улыбка слегка вздрагивала в уголках красивого, не тронутого сомнениями рта. Наталья пока не видела его, и на секунду Свирь замер в дверях, любуясь ее, слишком хрупкой для этого века, красотой.

В первые дни очень тяжело было ощущать себя в ее присутствии облезлым калекой и юродивым полудурком. Но он быстро привык. Это только казалось, что к такому трудно привыкнуть. Весь фокус заключался в том, чтобы научиться думать о ней, как о картине. Чудесной неживой картине, висящей в недосягаемом Зазеркалье.

«Иди, иди, – сказал он себе. – Эта девушка не про тебя, горбун. Топай».

– …Я понимаю, – горячась, говорил Свенссон, – что это самая выгодная роль и самая безопасная крыша, я читал ваш план-прогноз. Но как ты не боишься вживлять его в загорающийся дом?!

Он сидел под кустом ракиты, завернувшись в крылья, жестикулировал и сердито сопел. Ямакава изящно полулежал боком к нему на самом берегу озера, вытянув худые стариковские ноги по песку и постоянно меняя форму кресла. Над озером, как на сказочных декорациях, медленно плыли редкие, четко очерченные облака. Иногда по воде проходила рябь, и тогда озеро вдруг тревожно мрачнело, открывая холодные глубины.

– Ведь это чудо, – продолжал Свенссон, энергично помогая себе рукой, – что не было сильного ветра, и Москва шестьсот шестьдесят второго года не сгорела! А ведь он деструктирует ситуацию!

– Ну! – укоризненно сказал Ямакава, на ощупь выгибая поле за правым ухом, стараясь поудобнее пристроить голову. – Перестань, Эйнар! Мы же не второе пришествие готовим. Тайфун он вызовет? Цунами? Что с тобой, Эйнар? Это же Свирь. Сантер Свирь. Не Зевс – громовержец, не Сусаноо.

– Не Илья-пророк, – подсказал Свирь.

Ямакава с интересом посмотрел на него.

– А ты сам как считаешь? – угрюмо спросил Свенссон, обернув сердитое лицо.

Свирь пожал плечами.

– А чего мне считать? – сказал он. – Пусть Расчетчики считают. Мое дело – солдатское.

– Там девочка славная, – добродушно заметил Ямакава. – Ему понравится.

– Понравится?! – воскликнул Свенссон. – Девочка?! – и оглушительно захохотал…

Ресницы Натальи дрогнули, она открыла глаза и заметила Свиря.

– Скоро уже, – сказала она, бессмысленно улыбаясь. – На Михеев день и сыграют. Батюшка сказывал.

Свирь понял, что она мечтает о свадьбе, видела уже себя в подвенечном наряде, замирала, представляя поцелуи Ивана Даниловича и смутно дорисовывая воображением последующее. Она плохо запомнила лицо молодого Шехонского, но когда она закрывала глаза, он вставал перед ней как наяву, высокий, русобородый, в багряном плаще, скачущий на битву с лютыми ворогами. Время подошло, и она стала из суженой – нареченной, и вот теперь, готовясь превратиться в законную, она твердо знала, что будет хорошей женой – доброй и работящей.

Она полностью была готова к тому, чтобы стать женой. Она хорошо выучила, сколько мыла и сколько золы надо для стирки платья, какие обрезки при кройке надо собирать в мешочек, а какие в связки, и под каким камнем солить огурцы, а под каким – капусту. Она сама будет досматривать за девками, и сама наказывать их. И еще она будет во всем советоваться с мужем. Чтобы все было правильно, и дни были похожи один на другой. Она наперед будет угадывать, что он хочет, и никогда не скажет слова поперек. И тогда он не будет ее бить. А она родит ему трех сыновей. А если бог даст, то и больше. И к гостям она будет выходить, как молодая княжна Пронская, она уже пробовала так. Глаза вниз, и ногами медленно-медленно, и вот так вот плечами. Она сойдет в гридницу, и гости встанут и повернутся к ней, и муж ударит челом, чтоб они целовали ее. И тогда она пойдет к ним навстречу. А они будут стоять и смотреть. И все тогда увидят, что у старшего сына самая лучшая жена, и сарафан у нее парчовый, и рукава сорочки низаны жемчугом, и повойник тоже не простой, а из камки по рублю и по двадцать алтын за аршин. И если она со временем еще немножечко отъестся, то ни дочерям князя, ни другим невесткам до нее ни за что не дотянуться. Как бы они ни подпрыгивали.