Ричард Морган - Видоизмененный углерод

Я прислонился к оконной раме. Из трех комнат номера «люкс» в башне открывался вид на город и водную гладь за ним, на север и запад. Площадка у окна, занимающая около пятой части общего пространства номера, была застелена удобными подушками психоделических тонов. Мы с Ортегой сидели лицом к лицу в метре друг от друга.

— Ну хорошо, это первая копия, — сказал я. — А что дальше?

Ортега пожала плечами.

— Несчастный случай со смертельным исходом.

— В Улан-Баторе?

— Именно. Дима на большой скорости налетает на энергетический пилон, выпадает из окна гостиницы или делает ещё что-нибудь в том же духе. Агент улан-баторского отделения страховой компании извлекает память больших полушарий и за щедрое вознаграждение изготавливает копию. В дело вступает «Картрайт Солар», «Ллойд» или кто там ещё и в соответствии с условиями страхового договора переправляет оцифрованный мозг Димы в банк клонов. Там его выгружают в заблаговременно припасенную оболочку. Большое спасибо, сэр. Было очень приятно иметь с вами дело.

— А тем временем…

— А тем временем улан-баторский агент покупает на чёрном рынке оболочку: летальный исход кататонии [2]из местной больницы или жертву преступных разборок, не получившую серьёзных повреждений. Полиция Улан-Батора разбогатела на незаконной торговле таким товаром. Агент стирает сознание оболочки, в подпольном центре загружает в неё копию Димы, и копия номер два спокойно выходит на улицу. После чего суборбитальный полёт на противоположный конец земного шара — и можно приступать к работе в Бей-Сити.

— Полагаю, такие ребята попадают к вам в руки нечасто.

— Крайне редко. Дело в том, что требуется захватить с поличным сразу обе копии — или как сейчас мертвыми, или задержать за преступление, подлежащее преследованию по линии ООН. Без санкции ООН законодательно запрещено выгружать сознание из живого тела. А в безвыходном положении двойник просто уничтожает память больших полушарий выстрелом в затылок. Такое несколько раз происходило у меня на глазах.

— Весьма сурово. И каково же наказание?

— Стирание.

— Стирание? У вас и это практикуется?

Ортега кивнула. Вокруг рта у неё заиграла едва уловимая мрачная усмешка, не тронувшая сами губы.

— Да, практикуется. Вас это шокирует?

Я задумался. В Корпусе чрезвычайных посланников некоторые преступления карались стиранием. В первую очередь дезертирство и неподчинение приказу в боевой обстановке. Но мне ни разу не приходилось видеть стирание в действии. Беспрекословное повиновение было неотъемлемой частью нашей подготовки. А на Харлане стирание отменили за десять лет до моего рождения.

— Довольно старомодный подход, вы не находите?

— Вас так глубоко трогает то, что произойдет с Димой?

Я провел языком по ранкам во рту. Вспомнил кружок холодного металла, прижатый к затылку, и покачал головой.

— Нет. Но разве это останавливает таких людей, как он?

— Существует ещё несколько тяжких преступлений, за которые предусмотрена высшая мера наказания. Однако сейчас в этих случаях стирание, как правило, заменяют двумя-тремя столетиями хранения.

Выражение лица Ортеги говорило, что лично она не приветствует подобную гуманность.

Поставив кружку, я потянулся за сигаретой. Движение было чисто машинальным, и я слишком устал, чтобы с ним бороться. Ортега махнула рукой, отказываясь от протянутой пачки. Прикоснувшись кончиком сигареты к зажигательной полоске, я прищурился, глядя на лейтенанта.

— Ортега, сколько вам лет?

Она подозрительно посмотрела на меня.

— Тридцать четыре. А что?

— Гм, и вас ни разу не оцифровывали?

— Почему? Несколько лет назад у меня была психохирургическая операция, и я пару дней провела на хранении. Но если не считать это, то не оцифровывали. Я не преступник и у меня нет денег на космические путешествия.

Я выпустил облачко дыма.

— Вы относитесь к этому чересчур чувствительно. Или я не прав?

— Я же сказала, что никогда не совершала преступлений.

— Понимаю. — Я вспомнил последнюю встречу с Вирджинией Видаурой. — В противном случае вы бы не считали, что выпасть из жизни на двести лет — такой пустяк.

— Я этого не говорила.

— А и не надо было ничего говорить.

Не знаю, что заставило меня забыть о том, что Ортега является представителем закона, но что-то определенно было. Это что-то зародилось в пространстве между нами подобно статическому заряду. Я наверняка бы разобрался в этом, если бы мои подсознательные навыки чрезвычайного посланника не были притуплены новой оболочкой. Но что бы это ни было, оно уже исчезло. Расправив плечи, я сделал глубокую затяжку. Мне просто необходимо выспаться.

— Кадмин стоит очень дорого, так? Высокие накладные расходы, большой риск, он должен брать за работу очень много.

— В среднем двадцать тысяч за дело.

— В таком случае Банкрофт не покончил с собой.

Ортега подняла брови.

— Шустрая работа для человека, только что прибывшего сюда.

— О, не надо. — Я выдохнул в её сторону облако дыма. — Если бы это было самоубийство, кому, чёрт побери, понадобилось бы платить двадцать тысяч, чтобы меня пришить?

— Вас очень любят, да?

Я подался вперед.

— Нет, меня терпеть не могут во многих местах, но только не люди, у которых есть такие связи и такие средства. Я не столь крупная птица, чтобы нажить себе влиятельных врагов. Тот, кто натравил на меня Кадмина, знает, что я работаю на Банкрофта.

Ортега хитро усмехнулась.

— Кажется, вы говорили, что по имени вас не называли?

«Устал, Такеси. — Я буквально увидел Вирджинию Видауру, с укоризной грозящую пальцем. — Чрезвычайный посланник не должен попадаться в ловушки простого полицейского».

Я постарался как можно аккуратнее выбраться из капкана.

— Убийцы знали, кто я такой. Такие люди, как Кадмин, не шатаются по отелям, надеясь обчистить зазевавшегося туриста. Ну же, Ортега, согласитесь, что я прав.

Я умолк, не зная, что сказать дальше. Ортега ответила не сразу.

— Значит, Банкрофт также был убит? Возможно. И что с того?

— А то, что вы должны провести повторное расследование.

— Вы меня не слушаете, Ковач. — Она изогнула губы в улыбке, призванной останавливать вооруженных грабителей. — Дело закрыто.

Бессильно уронив плечи, я откинулся назад, глядя на неё сквозь облако дыма. Наконец я сказал:

— Знаете, когда сюда прибыла группа быстрого реагирования, один из полицейских показывал значок так долго, что я успел его разглядеть. При ближайшем рассмотрении он весьма любопытен. Орел, щит. И надпись вокруг.

Ортега знаком предложила мне продолжать, и я, затянувшись, вонзил в неё острый шип.

— Кажется, там написано «Служить и защищать»? Полагаю, к тому времени как становишься лейтенантом, уже перестаешь в это верить.