Сергей Королев - Три жука в кармане с ядом

Бубен сказал, что видел человека из будущего. Больше того, за деньги он обещал показать его Глебу и Соньке.

— Двадцать рублей всего! И вы тоже увидите! Это вам не какой-то иностранец! Из будущего! Человек!

Борьку с улицы Костровой за то и прозвали Бубном, потому что любил воздух сотрясать. Песню заведёт какую, не остановишь. Прошлым летом заверял, будто за фермой у них пришельцы высадились. Даже отряд собрал из мальчишек, дать незваным гостям отпор. Двое суток в засаде просидели, никаких пришельцев не увидели. Бубен сказал, мол, поздно. Разбежались они по посёлку, замаскировались под людей. Мальчишки ему не поверили, за враньё окунули головой в грязную лужу.

— И где твой гость из будущего? — ехидно спросила Соня. — Наверняка спрятался уже или замаскировался?

— Не, не, не, — замотал головой Бубен. — На ферме он бродит! Утром появляется, минут на пять, у коров молоко берёт! У Нюрки обычно. Нацедит литр и дёру к себе, в будущее.

— Чего это он? — удивился Глеб. — Своего молока разве нет?

— А пойми его, может, наше вкуснее. Или полезнее. Или делает он из него сыворотку опасную! Я сам-то случайно увидел, утром полез посмотреть, не родила ли дворняга местная щенят? А там он! Этот человек!

Соня фыркнула. Сказала, нет у неё денег. Мама дала, да. Но это на лекарства, нельзя тратить. Тем более на такую ерунду. Ушла в аптеку, не попрощалась. Глеб долго ей вслед смотрел.

— Ну, ты идёшь или нет? — толкнул его Бубен.

Деньги были, хоть и откладывал их на новый магнитофон. Думал, будет записывать разные песни по радио, потом слушать вместе с Соней. Глядишь, поцелуются. Накопил пока мало, две сотни. Да и ладно, двадцатку можно потратить.

— Айда, — потянулся, зевнул. — Когда покажешь, тогда и получишь.

Бубен согласился. Сказал, будет ждать в пять утра, около водокачки, похожей на громадную перевёрнутую гранату времён Второй Мировой.

— Позже никак? — возмутился Глеб.

— Извини, — развёл руками Бубен, — я с ним договориться не могу.

День быстро пролетел, свалилась ночь, душная и влажная. На подоконниках жужжали мухи, собаки лаяли в огородах. Глеб лежал на веранде, ворочался под тяжёлым одеялом. Не о Соне даже думал, не о бабушке, которая в доме гремела посудой. О родителях. Всё реже они приезжали домой. Всё меньше времени были с ним. Последний раз полгода назад появлялись. И дом их за рекой стоял пустой, будто мёртвый. Окна зашторены, палисадник зарос. Грустно, тоскливо. И противно до крика, до слёз. Казалось, забыли совсем родители про Глеба, как на заработки уехали в большой город. А он про них не забыл, скучал и ждал каждый день.

Сам не заметил, как уснул. От крика петуха вскочил, кастрюлю на полу опрокинул. Замер, подождал. Вроде, бабушку не разбудил. Глянул на часы в сенях. Половина пятого. Не проспал, на том спасибо.

Бежал огородами, голые ноги жгло крапивой, липла грязь к ступням. Когда добрался до водокачки, передохнул, в боку уже кололо. Бубна не было ещё, вот если обманет, если не придёт…

От шипения гусиного Глеб вздрогнул, осмотрелся. Друг в кустах затаился, махал руками, будто мельничными крыльями.

— На ферму так просто не пройти, сторож не пустит, он злой. И сильный. Сбоку если обойти, можно через дыру в заборе пролезть.

Крались, как шпионы. Августовский туман стелился по земле, укрывал. Над фермой висела туча, едва не цепляла фонари своим пузом. Словно паук противный бегал у Глеба по спине, впивался в кожу лапками. То в жар, то в холод бросало. Страшно, вдруг поймают?

— Он откуда появляется-то, твой гость?

— Не мой, — прошипел Бубен. — Из воздуха, раз и выпрыгнул. В скафандре. Я бы сам его не приметил, если бы он…

Петляли между корпусами, высокими и длинными. Пахло навозом и мочой коровьей. Бубен показал туда, где гора песка темнела.

— Там спрячемся, будем ждать. Ты деньги-то принёс?

— Ага, пошли.

Песок сырой. И грязный. Сразу шорты замарал, и рубаху следом. Ох, и влетит от бабушки.

Коровы сонно мычали из-за прикрытых дверей. Стояли в стороне самосвалы, на которых корм возили. Тянулись змейками через всю ферму газовые трубы. Гудел трактор где-то вдалеке.

— Холодно, — пожаловался Глеб. — Долго ещё?

— Не знаю, — прошептал Бубен. — Может, вообще не придёт. Я же не знаю его расписание.

— Тогда денег не получишь, — пригрозил Глеб, — и лицом тебя в грязную лужу…

Он не закончил. Раздался хлопок, ветер подул, ударилось что-то о землю.

— Едрить майн визт, паскудный пензель…

У Глеба чуть сердце не остановилось.

— Это что? И на каком языке?

— На нашем, — ответил Бубен. — Ругается он. Пригнись.

Казалось, привидение появилось между корпусами. Или скафандр такой был у гостя, всё вокруг отражающий. Вот будто зеркало бесформенной кляксой плывёт, а с ним ведро по воздуху. Раз, в лужу упало.

— Едрёна кочерыжка, ёперная одышка…

Гость засеменил быстрее. Глеб его туловище различил. И ноги, и руки, и даже голову. Значит, человек. Мужчина, судя по голосу. В пятый корпус шмыгнул, дверь прикрыл.

— И долго он там?

— Минут пять, потом уходит.

— Куда?

— Не знаю. К себе. Проход нащупывает, исчезает. Деньги-то давай.

Глеб не ответил. Мысль в голову пришла, смелая и страшная.

— Давай запрём его внутри!

— С ума сошёл, — испугался Бубен, — он же нас прикончит, расплавит или заморозит.

— Не успеет, — сказал Глеб, хотя сам боялся. — На двери видишь засов? Раз и задвинем. И героями будем.

Может, премию дадут на ферме. На площади перед всеми будут хвалить. Родители вернутся по такому случаю, обрадуются. И Соня будет им гордиться. От этого приятнее всего становилось.

Бубен держал его, чтобы не сглупил. Но Глеб вырвался. Быстрее ветра побежал к пятому корпусу, через лужи прыгая.

— Стой, дурачила, — взмолился Бубен.

Поздно, не остановить Глеба. Он уже в нескольких шагах от дверей был и руку протянул к засову, чуть-чуть не успел. Не заметил гостя из будущего, ударился в него, упал на пятую точку. За спиной Бубен охнул. Ведро прогремело, вылилось молоко. И слова: «Ядрён-матрён, сейчас кому-то выжгу глаза…» — прозвучали, как приговор.

Если честно, она не любила Глеба. Знала, как он смотрит на неё, вздыхает. Но поделать ничего не могла, не нравился и всё. Бледный, как поганка, зубы кривые, волосы вечно немытые. Вот Бубен симпатичный, смуглый и весёлый. Но жутко противный и хитрый, тяжело с таким.

Соня даже сказать не могла, почему дружила с этими мальчишками. Потому что учились в одном классе? Может быть. Из-за того, что все остальные по городам разъехались или на лето сбежали из посёлка? И это правда. Глеб и Бубен были своими, родными, прочной ниточкой, которая связывала с детством. Не хотелось её обрывать.