Екатерина Годвер - Иволга будет летать

Только теперь Абрамцева присмотрелась к нему и почувствовала под ложечкой неприятную тяжесть. Все его движения, жесты, взгляд — все свидетельствовало о напряжении и предельной собранности, при этом говорил он резко, даже возбужденно, и сам был весь какой-то взъерошенный; никогда прежде она не видела его таким. Не говоря уже о том, что вламываться в гости без приглашения было не в характере Давыдова.

Он был совершенно трезв, хотя на журнальном столике у дивана стояла початая бутылка бренди и полный до краев стакан, лед в котором давно растворился. Абрамцева представила, как Давыдов недвижно сидит в темноте — два, три часа? — смотрит сосредоточенным взглядом мимо позабытого стакана, и ей сделалось жутко.

— Что случилось?

— Я вынудил Птицу сознаться, — сказал Давыдов. — Каляев прав: все от начала и до конца — ее рук дело.

Абрамцева села — почти что рухнула — в кресло.

— Значит, все-таки Птица… Все-таки она! Но как ты добился признания? — Со смесью восхищения, недоверия и тревоги она взглянула на Давыдова. — Приставил к ее кристаллическим мозгам лучемет?

— Изобразил на ИУ вылет в долину Мечтателей и пригрозил утопить нас обоих в кислоте, — сказал Давыдов. — В переразвитой интуиции с «размазанным временем» есть свои минусы: Птице стало известно, что я не собираюсь останавливать падение за несколько секунд до того, как мы бы «упали» в озеро. Поэтому она заговорила. Но, знаешь, — он тряхнул головой, как-то неестественно усмехаясь, — это было нечто! Я почти убедил сам себя, что действительно разобьюсь; никогда не чувствовал ничего подобного. Едва избежал «крушения». А там уж набрал высоту и вытянул из Птицы все остальное. Но вылез из ИУ с трясущимися коленками.

— Если б Птицу установили вместо Вохлва на настоящую машину, ты бы тоже это проделал?

Давыдов взглянул на нее исподлобья с той же застывшей на губах усмешкой.

Абрамцева укоризненно покачала головой.

— Глупо, Слава. Хотя я тебя понимаю… Ну и что Птица?

— Ни для кого не секрет, что Дэн ей не нравился. Тогда как с остальными она хорошо ладила. Поэтому… не знаю даже, как сказать. — Давыдов встретился с Абрамцевой взглядом. — В общем, Птица утверждает, что сделала это ради нашего блага: моего, твоего, Игоря, который из-за нас… из-за всего этого переживал. Она проанализировала известные ей обстоятельства и детали нашего, так сказать, бытия, и пришла к выводу, что после смерти Абрамцева нам станет лучше и проще жить. Так что она решила взять на себя убийство, невозможное для нас самих по моральным причинам, а себя она сейчас считает не связанной моральными нормами. Помнишь земную легенду о Големе? Глиняном человеке, оживленном иудейским рабби-каббалистом в качестве средства защиты своего народа от погромщиков.

— Точнее говоря, как орудие противления злу насилием, невозможным, по религиозным и социальным причинам, для его создателей.

— Вот именно. Похоже, Птице понравилась ассоциировать себя с этим существом.

Абрамцева, не сдержавшись, выругалась вслух.

Давыдов согласно кивнул.

— Зря Дэн заморочил ей голову Майринком и каббалистическими мифами. Но с ней ведь обсуждали сотни книг! — Он хлопнул ладонью по столу. — Почему именно это ей запало?! Ты можешь объяснить? С позиций киберпсихологии, социологии, да хоть как-нибудь…

— Скорее всего, Майринк тут, в сущности, почти ни при чем. — Абрамцева вздохнула. — Исходя из одних предположений, нельзя говорить наверняка — но, думаю, я знаю, в чем дело. В алгоритме. Даже Птица, Слава, почти что ни при чем: в конце концов, в основе своей она машина — мы создали ее такой, какая она есть. Она зависима от нас куда больше, чем мы сами — от генетики и среды: у нее нет настоящей свободы воли. Мы заложили в разум Птицы принципы, которыми она, в отличие от человека, не способна просто пренебречь — но которые она, как любое мыслящее и чувствующее создание, не может не трактовать в большей или меньшей степени по-своему. Птица знает, что краеугольный камень ее морали уже заложен в программный код, ей никуда от него не деться, потому она рассматривает его, как некий абсолют, отталкивается от него… А что это за камень, ты помнишь?

— Принцип предпочтения пользы. Принцип общего… — Давыдов осекся.

— Принцип общего блага. — Абрамцева хмуро кивнула. — Количественная оценка. Благо человечества предпочтительнее блага одного человека. Благо троих предпочтительнее блага одного. Себя она рассматривает как средство обхода моральных запретов, необходимое человечеству для борьбы или адаптации к возможным будущим внешним и внутренним угрозам: такая позиция хорошо соответствует «краеугольному камню», заложенному в ее психику, и приносит ей внутреннее удовлетворение. Дэн с Майринком и все ваши споры про прогрессоров и конкистадоров лишь привели ее к соответствующему выводу коротким путем, но позже она бы и сама до этого дошла. Возможно, тогда жертв было бы больше. Ты связался с Игорем?

— Пытаюсь вызвать его с тех пор, как вышел из ИУ: без толку, — сказал Давыдов. — Он опять оставил где-то коммуникатор. А дома он у него просто отключен. Возвращаться в конференц-зал я не стал, побоялся привлечь внимание: Каляев последние три дня постоянно косится в мою сторону — ждет не дождется, что я что-нибудь выкину.

— Правильно не стал; и сейчас, если поедем искать Белецкого, всех переполошим. Придется отложить все до утра. Со Смирновым сейчас тоже говорить невозможно: он пьян в доску. А Игорь… — Абрамцева нахмурилась. — Он последнее время странно себя ведет и занят чем-то непонятным. Не удивлюсь, если он сам догадался, в чем дело, и сейчас втихую ищет способ проверить, ничего никому не сообщая. Но ты его опередил.

— Не удивлюсь даже, если Игорь, а не Дэн, сжег карточку в речевом самописце, — мрачно сказал Давыдов. — Своего оружия у него нет, но мог взять лучемет Смирнова — наверняка он, как главный инженер, знает код от сейфа.

— Этот код даже я знаю: Смирнов его не менял с тех пор, как мы с Ошем детьми забирались к нему в кабинет. Но вряд ли Игорь пошел бы на такое.

— Наверняка мы этого не выясним; разве что он сам признается. Да и бог с этим: как бы то ни было, я могу его понять. Но проблему нужно решать срочно: что еще Птица может натворить, бог весть… А как решать?

— Решать срочно, тихо и результативно, — сказала Абрамцева. — Если Каляев узнает — проекту точно конец.

— Допустим, сейчас мы Птицу под каким-нибудь предлогом просто отключим, и он этим не заинтересуется — что уже само по себе маловероятно. Но что потом, Валь?

— Как минимум одно решение есть. Радикальное, простое и быстрое в реализации. Но Каляев и его коллеги точно не посчитают его удовлетворительным.