Виктор Сапарин - Забытый Полдень

— Мы не на уроке биологии. Кто помнит, когда какой вид вывели.

— Камуфлоны существовали ещё в Древнем Египте, — сказал Вундеркинд. — Овцы — другое дело. Их изобрели сорок восемь лет назад.

Они просто смеялись надо мной. Я ощутил себя в положении Голубева и искренне посочувствовал ему. Кажется, я не заработал сегодня ни одного очка. Больше всего, конечно, набрал их этот чёртов Вундеркинд. Но спорт есть спорт!

Мне предстояло совершить новую попытку. Увы, я не смог найти новую тему и опять упёрся в сто лет, отделяющие нас, сидящих за столиком заурядного кафе, от минувших времён, и опять не выпутался из тенёт своей биологии.

— Сто лет назад, — сообщил я слушателям, ждущим очередного хода с моей стороны, — человечество всерьёз занимала проблема чистоты воздуха и воды на нашей планете. Некоторые даже предсказывали, что цивилизация, вступив в противоречие с природой, погубит и себя и природу.

— Фантасты? — осведомился Вундеркинд.

— Ну, фантасты погубили нашу планету множество раз, — засмеялся Колзин. — Различными способами.

— Кто избавил её от бед?

— Люди. Проблемы действительно возникали серьёзные. Не только эта, но и другие. Решались они в ходе социального прогресса. Поработать, правда, тут пришлось основательно. Ничего не скажешь.

— И это фантасты тоже как-то пытались выразить?

— Тут что-то не очень, — сказал Колзин. — То есть смотря к какому периоду относить и о каких писателях говорить. Со временем, разумеется, всё больше и больше стало появляться произведений, показывающих неограниченные созидательные возможности людей и перспективы их осуществления. И людей-борцов, и людей-творцов.

— Гм, — вмешался в разговор Голубев. — Если там есть вещи на реальной основе, то, пожалуй, стоит что-нибудь и почитать.

Колзин завладел разговором, и у меня с моей темой ничего не вышло. Это тоже был один из приёмов — перехват инициативы. Не успеешь раскрыть рот, как разговор продолжает другой, а у тебя увели мяч, и ты лишаешься возможности бить по воротам — следовательно, получать очки.

В то же время разговор принял серьёзный характер. А коль так, то мне захотелось по-деловому его и закончить. В конце концов мы собирались вовсе не для того, чтобы только острить и перебрасываться шуточками. Меня обеспокоило, что Вундеркинд и Голубев могли получить из нашего разговора неполное и, следовательно, неверное представление о фантастической литературе. А как все поклонники жанра, я старался привлечь новых приверженцев.

— Видите ли, — начал я, — в фантастике работали и работают отличные писатели. Некоторые вошли даже в хрестоматии. Я могу назвать из любимых своих авторов таких, например, как…

Я начал перечислять, но меня заглушил дружный хохот..

Вундеркинд и Голубев принялись наперебой пересказывать содержание произведений названных мною литераторов. Вдобавок у нас обнаружились некоторые общие симпатии. Генерально разыгранным оказался я.

Дождь кончился. Солнце, висевшее низко, теперь совсем закатилось за горизонт. На город спустились сумерки.

Над нашим столиком возникло мягкое сияние из ничего. Просто так — из воздуха. Над остальными столиками, которые теперь были уже почти все заняты, тоже висели как бы абажуры света. Люди оживлённо разговаривали, не спеша разделываясь со своими бифштексами из барбазона и котлетами из маракона и божественной гардели.

Я подошёл к парапету и взглянул на город. Начинали светиться окна, всюду воздушные башни, лёгкие пирамиды, гигантские листы, тонкие и раскрытые как ладони, тёмная сейчас зелень на всех этажах…

Каким будет город завтра? Через сто лет? Ведь жизнь не стоит ни минуты. Ещё вчера, исторически вчера, Колзин едва ли не хвастливо говорил, что прогресс совсем не затронул его способа творить. Бумага и карандаш — вот всё, что нужно физику-теоретику для его работы. Бумага может измениться, карандаш стать другим, но главный инструмент — Колзин хлопал себя по лбу — остаётся таким же. А сегодня десяток машин подхватывает идеи семидесятилетнего Колзина, они мгновенно развивают их, просчитывают варианты, обнаруживают ошибки, выдают результаты, которые избавляют Колзина от утомительнейшей работы по проверке самого себя, — словом, усиливают мощь его мозга во много раз. И Колзин успевает за полгода сделать то, на что прежде не хватило бы ему жизни. Легко предсказать, что сила мозга человека будет возрастать с каждой из тех новых машин, которые сейчас, может быть, только изобретаются кем-то.

Звёзды выступили на потемневшем небе. Одни мерцали, не сдвигаясь с места, рисуя знакомый облик созвездий. Другие роились, прочерчивали небо в разных направлениях. «Как они там не запутываются, — подумал я, — все эти космические корабли и спутники».

«Когда-нибудь, — пришло мне вдруг в голову, — подвижных звёзд будет больше, чем неподвижных. Ведь последних всего три тысячи, видимых простым глазом. Вот бы взглянуть на такое небо!»

«Вообще, — подумал я снова, — неплохо бы посмотреть хоть одним глазом в завтрашний день. Интересно, что там ни говори! О чём будут спорить, думать люди через сто лет?»

Мир Полдня братьев Стругацких известен всем любителям фантастики. Но мало кто знает, что в те же годы возник ещё один мир, удивительно похожий на этот, — но был быстро забыт, и забыт несправедливо.

В советское время, когда пресса была красной, а не жёлтой, её не особенно интересовало, как живут и чем занимаются известные писатели. А что говорить о литераторах второго эшелона? Поэтому и о жизни Виктора Сапарина, писавшего в 40-60-е годы, мы знаем очень немного. Знаем, что родился в 1905 году Москве, городе, с которым оказалась связана вся жизнь. С 1926 года работал в газетах и журналах. Писал корреспонденции, очерки, фельетоны. Не чурался юмористики и даже выпустил сборник рассказов «Сбежавший карандаш». Когда началась Великая Отечественная война, был призван в армию. Согласитесь, под такой биографией могли бы подписаться многие сотни журналистов той поры.

Отличия начались после войны, в 1946 году, когда на страницах журнала «Знание — сила» один за другим стали появляться рассказы Виктора Сапарина: «Секрет рыболова», «Испытание», «Железное сердце».

Родился новый писатель-фантаст.

46-й оказался урожайным на скудной ниве тогдашней фантастики: кроме Сапарина дебютировали Георгий Гуревич и Вадим Охотников. Родились на общем болотистом поле «ближнего прицела», там, где разрешалось заглядывать в будущее лишь на шаг вперёд, — и избави вас господь на два…