Джордж Энгланд - Незанятый мир

— И как много времени, как вы примерно оцениваете? — с тревогой спросила она.

— Невозможно сказать с ходу. Но, пожалуй, это нечто чрезвычайное. И, вероятно, дольше, чем я или вы подозреваем. Взгляните, к примеру, как все вокруг пострадало от непогоды, — он указал на массивные каменные перила, — видите, в каком они состоянии?

И в самом деле, целый участок упал внутрь. Его обломки валялись в беспорядке, завалив южную часть платформы. Бронзовые поперечины, которые хорошо помнил Стерн, по две на каждом углу, наклоном внутрь, поддерживавшие перила, теперь истончились и держались на честном слове. А сами перила изломались, искривились вследствие смещения каменных блоков, между которыми, проделывая свою разрушительную работу, пробивались трава и ползучие растения.

— Осторожно, — предупредил Стерн, — не вздумайте опереться о какой-либо из этих камней, — он удержал ее твердой рукой, когда она с пылким любопытством устремилась вперед к перилам. — Даже не приближайтесь к краю. Там все наверняка сгнило и внизу образовались пустоты. Держитесь ближе к стене, — он пристально обследовал взглядом это место. — Каменная облицовка давно сказала прости-прощай, — заметил он. — Но, насколько мне видно, стальной каркас более-менее держится. И не дает всему прочему развалиться окончательно. Вероятно, я скоро смогу приблизительно рассчитать дату катастрофы. Но пока что давайте-ка называть ее Икс и на этом успокоимся.

— Год Икс, — прошептала она едва слышно. — О небо, неужели я такая старая?

Он не дал ответа, а только заботливо привлек ее к себе, меж тем как теплый летний ветер летел себе к морю и дальше над искрящейся протяженностью залива, один неизменный среди всеобщего разрушения. На этом ветру так искушающе заволновались ее тяжелые и густые волосы. Он ощутил, как их шелк ласкает его полуобнаженное плечо, и кровь у него за ушами забилась с необычной силой. Теперь дремота первых мгновений пробуждения начисто пропала. Стерн не чувствовал себя больше слабым или разбитым. Напротив, никогда еще жизнь с таким теплом и полнотой не двигалась по его сосудам. Присутствие женщины заставляло его сердце стучать тяжелей, но он закусил губу и отогнал от себя всякую неподобающую мысль. Только рука его несколько напряглась вокруг ее тела, приникшего к нему так тепло и чарующе. Ибо она от него не отпрянула. Она нуждалась в его защите, как всегда с самого начала мира женщина нуждалась в мужчине. А ей казалось: что бы ни случилось, его сила и надежность не подведут. И, несмотря ни на что, она не могла в тот миг найти в своем сердце ощущение несчастья. И хотя не так-то много времени прошло после пробуждения, начисто исчезло осознание их прежних отношений работодателя и работника. Сосредоточенный на себе, вежливый, но неприступный инженер исчез. Теперь в его прежней наружной оболочке жил и дышал совсем иной человек, молодой мужчина, полный сил и воли к жизни. Все остальное начисто смыло и унесло прочь.

Женщина тоже стала другой. Была ли эта сильная женщина с пылким взглядом, полная отваги, робкой стенографисткой с тихим голоском, которую он помнил, занятая только своей машинкой, ящиками с карточками и копиркой? Стерн не решался сосредоточить мысли на ее преображении, едва ли он вообще смел обращать на это внимание. Чтобы отвлечься и разрядить обстановку, которая его угнетала, он занялся настройкой своего геодезического телескопа. Повернувшись спиной к башне, он всецело предался изучению умершего и погребенного мира так далеко внизу. И вскричал в удивлении:

— Истинная правда, Беатрис! Все снесло. Не осталось ничего, совсем ничего, никаких признаков жизни. Везде, насколько позволяют рассмотреть эти линзы, полное разрушение. Мы совсем одни в целом свете, только вы и я, и все принадлежит нам!

— Все наше?

— Все. Даже будущее. Будущее рода людского.

Внезапно он почувствовал, как она дрожит с ним рядом. Он взглянул на нее, и великая нежданная нежность охватила его, он увидел назревающие в ее глазах слезы. Беатрис закрыла лицо руками и склонила голову. Полный необычного чувства, Стерн мгновение смотрел на нее. Затем в молчании, осознав бесполезность любых слов, понимая, что в обстоятельствах, когда в итоге некоего великого бедствия сгинул весь род людской, никакое привычное поведение не может чего-то значить, он просто-напросто обнял ее. И здесь, наедине с ней, высоко над опустевшим миром, в чистом воздухе, почти на небесах, он успокоил ее словами, доселе ни разу не приходившими ему в голову.

Вскоре Беатрис собралась с духом. Ведь, хотя скорбь и ужас все еще тяготили ее душу, она понимала, что сейчас не время поддаваться слабости, ведь тысяча всяких дел требовала немедленного внимания, если уж их две жизни избежали всеобщей смерти.

— Ну-ну, — твердо и доброжелательно произнес Стерн, — я хочу, чтобы и вы получили полное представление о том, что случилось. Отныне вы должны знать все и делить все со мной. — И, взяв девушку за руку, он повел ее по осыпающейся и ненадежной платформе. С предельной осторожностью они обследовали три стороны платформы, куда сохранился доступ. Они вглядывались в панораму города с высоты этого невероятного мавзолея цивилизации. И то и дело дополняли увиденное с помощью телескопа. Нигде, как он уже говорил, не угадывалось ни малейшего, сколько-нибудь различимого признака жизни. Ниоткуда не поднимался дымок, нигде не раздавалось даже самого слабого звука. Мертвый город лежал меж рек, где теперь не белело в солнечных лучах ни паруса. Ни один буксир не пыхтел деловито, выпуская завитки пара, ни один лайнер не отдыхал на якоре и не поворачивал медлительный нос в сторону океана. Побережье Джерси, Бронкс и Лонг-Айленд [3] Здесь и далее — районы Нью-Йорка. раскинулись внизу, скрытые густой чащей из хвойных и дуба. Разве что там да сям насмешливо торчали похожие на скелеты стальные каркасы. Острова гавани тоже покрывала густая растительность. На Эллисе не осталось и признаков иммиграционной службы. Начисто исчез Замок Уильям. И с мгновенным приливом горечи и боли Беатрис обнаружила, что Свобода больше не вздымает ввысь свой бронзовый факел. Если не считать черной бесформенной массы, выдающейся над верхушками деревьев, огромного дара Франции более не существовало. Вдоль самого берега среди беспорядочно рассыпанных обломков повсюду угадывались горестные останки доков и причалов да там и сям колыхались корпуса полузатопленных судов. И даже эти погибшие корабли стали пристанищем и опорой для густой свежей растительности. А деревянные пароходы, баржи и шхуны полностью исчезли. Телескоп являл только одинокую покачивающуюся стальную мачту то там, то тут, точно руку, в безмолвии воздетую к небесам и не получающую никакого знака свыше.