Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 14

Кроме того, в первобытных условиях невозможно было бы сохранить большое количество младенцев. Этим, возможно, объясняется то, что женские особи овулируют только раз в год — в ифрийский год, равный примерно половине земного, — и не овулируют в течение двух лет после родов. Сексуальное влечение открыто проявляется у них лишь в эти периоды — но тогда достигает почти непреодолимой силы и у мужских, и у женских особей. Возможно, поэтому с развитием разума территориальный инстинкт получил культурную поддержку. Родители заинтересованы в том, чтобы уберечь своих овулирующих дочерей брачного возраста от случайных самцов. А супружеские пары не желают делить свои редкие, богатые ощущения с посторонними.

Половой цикл не является абсолютно жестким. Например, отрицательные эмоции, горе часто вызывают овуляцию. Это, безусловно, древний природный механизм, позволяющий быстро восполнить потери. Такое слияние Эроса и Танатоса в ифрийской психике делает почти все их искусство общения и особенно мышление недоступными для человека. Некоторые женщины могут овулировать по желанию, хотя это считается ненормальным; в прежние времена таких убивали, теперь избегают из боязни подпасть под их власть. Излюбленный злодей ифрийской беллетристики — это мужчина, который гипнозом или иными методами может вызвать у женщины это состояние. Главное проявление гибкости половой системы — это тот факт, что ифриане сумели приспособить свой цикл воспроизводства, как и все остальное, к условиям многих колонизированных планет.

— По мне, человеком быть лучше, — сказал Рошфор.

— Не знаю, сэр. На первый взгляд их сексуальные отношения выглядят проще, чем у вас или у нас: либо ты в настроении, либо нет — и кончен разговор. Однако мне иногда думается, что они тоньше и сложнее, чем у нас — и лучше приспособлены ко всей их психологии.

— Вернемся, однако, к эволюции, — говорил лектор. — По всей вероятности, большая часть ифриан пережила нечто похожее на плиоцен в земной Африке. Орнитоидам пришлось выйти из редеющих лесов в богатые растительностью саванны. Там они развились из пожирателей падали в охотников на крупную дичь, аналогично тому, как это происходило у древних людей. Ноги превратились в руки, способные изготавливать орудия. Локтевые когти стали ступнями для поддержки туловища и передвижения по земле, а сложенные крылья начали заменять ноги.

И все же разумные ифриане остались чисто плотоядными существами, притом неуклюжими на земле. Первобытные охотники, как правило, наносили удары сверху — копьями, стрелами, топорами. Поэтому для того чтобы убить самую крупную добычу, достаточно было немногих воинов. Им незачем было объединяться, чтобы вырыть ловушку мамонту или встать против грозного льва. Общество по-прежнему делилось на семьи или кланы, которые редко воевали друг с другом, но и особо не общались.

Эволюция, покончившая с каменным веком, была обусловлена не развитием земледелия, как это было у человека. У ифриан все началось с систематической пастьбы, а затем и одомашнивания крупных травоядных — таких, как мауки, и более мелких длиннорогих майо. За этим последовало изобретение полозьев, колеса и прочего, что позволило ифрианам легче передвигаться по земле. Земледелие появилось позднее как придаток к скотоводству, для выращивания кормов. Избыток пищи освободил время для путешествий, торговли и широкого культурного обмена. Отсюда возникли более сложные и крупные социальные ячейки.

Их нельзя назвать цивилизациями в строгом смысле, поскольку на Ифри никогда не было настоящих городов. У крылатого и поэтому мобильного народа не было нужды селиться тесными группами ради поддержания более близких отношений. Однако центры оседлости все же возникали. Они были промышленными — например, горнодобывающими и металлургическими; торговыми и религиозными; укрепленными на случай поражения одной группы другой в воздушном бою. Но все они были мелкими, и население не оседало в них надолго. Кроме баронов с их дружинами, в таких поселениях обитали в основном рабы с подрезанными крыльями — а в наши дни их заменили автоматы. Подрезка крыльев — самый простой способ удержать раба; но поскольку перья отрастают быстро, пленных обычно обещали отпустить на волю после определенного срока верной службы и тем обеспечивали их покорность. Поэтому рабство так глубоко укоренилось в доиндустриальном ифрийском обществе, что не полностью исчезло и по сей день.

«Ну а мы воскрешаем его в Империи, — подумал Рошфор. — В рамках закона, конечно, — как наказание, скажем, чтобы получить какую-то пользу от осужденных преступников; и все же мы воскрешаем то, что у ифриан уже отмирает. В чем мы тогда нравственнее их? И в чем правее? — Рошфор выпрямился на стуле. — Я — человек».

Гибкая блондинка со старомодным эсперансийским пристрастием к простоте туалета, Ева Дависсон составляла приятный контраст с Филиппом Рошфором, что ясно сознавали они оба. Он был высокий, худощавый, хотя и атлетически сложенный молодой человек с правильными чертами лица, широким носом и полными губами, смуглый и с блестящей гривой вьющихся черных волос. Его форма граничила с пределом пышности, допустимой для офицера — пилотка набекрень, выгоревшая под солнцем Империи, окаймленный золотом голубой мундир, алые кушак и плащ, белоснежные брюки, заправленные в низкие сапоги из настоящей бычьей кожи.

Они сидели в тихом флервильском ресторанчике у окна, открытого в сады и звезды. Живой сонорист играл что-то старое и сентиментальное; ароматные, чуть пьянящие испарения наполняли воздух; парочка небрежно поглощала горячее, больше внимания уделяя шампанскому. И несмотря на все это, Ева не улыбалась.

— Эту колонию основали люди, верившие в мир, — сказала она скорее скорбным, чем обвиняющим тоном. — Здесь много поколений подряд не было никакой армии — люди полагались на добрую волю тех, кому помогали.

— Добрая воля кончилась с приходом Смуты.

— Знаю, знаю. Я не участвую в демонстрациях, и мне все равно, что скажут мои друзья, когда узнают, что я встречалась с имперским офицером. И все же, Фил, солнце по имени Пакс, планета по имени Эсперанса [3] Названия означают Мир и Надежда (лат.). готовятся к войне. И это горько.

— Было бы горше, если бы напали на нас. Авалон недалек, и они скопили там большие силы.

Ее пальцы сжали ножку бокала.

— Чтобы Авалон напал на нас? Я встречалась с авалонцами, с обеими расами. Они прилетали сюда торговать или как туристы — я и сама не так давно побывала там. Я хотела просто посмотреть живописную планету, но меня так чудесно принимали, что не хотелось возвращаться.

— Должно быть, люди там переняли ифрийские манеры. — Рошфор сделал длинный глоток, смакуя вино и надеясь, что оно прогонит его раздражение. Он не собирался этим вечером говорить о политике. — Как приятные, так и менее приятные.