Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 14

Аринниан вспыхнул и уставился на далекий мерцающий ледник. Ей не следовало говорить с ним о таких вещах. Это неприлично. Незамужняя ифрианка, как и та, чей муж отсутствует, должна сторониться мужчин, когда ее охватывает любовный пыл — и гасить его с помощью работы, занятий, медитации…

Эйат почувствовала его смущение. Она залилась смехом и взяла его за руку, сжав тонкими пальчиками с острыми коготками.

— Да ты, никак, шокирован! С чего бы это?

— Ты бы не стала говорить об этом с отцом или братом. — «И ты не должна испытывать ничего подобного, Эйат. Никогда. Даже в любовной горячке. Пусть тебе одиноко, пусть ты мечтаешь, но не уподобляйся какой-нибудь потной шлюхе из дешевого отеля. Только не ты, Эйат».

— Да, у нас в Воротах Бури об этом не говорят. Раньше я думала, не лучше ли мне выйти замуж в чот, где правила не столь строги. Однако Водан… Но ведь тебе, дорогой мой Аринниан, я могу говорить все что угодно — разве нет?

— Да. — «Ведь я все-таки не ифрианин».

— Потом мы с ним обсудили это. То есть — не пожениться ли нам. Что скрывать, дети нам сейчас были бы совсем некстати. Но нам хорошо летается вместе — и родители давно нас уговаривают, им хотелось бы породниться домами. Мы подумывали о том, не остаться ли нам гриккалами первые несколько лет…

— Но ведь это нелегко? — сказал он, чувствуя, как шумит кровь в ушах. — Может быть, сексуальные отношения и не главное в ифрийском браке, но все же они тоже немаловажны. Если вы разлучаетесь в каждый любовный период, то это значит, вы отвергаете друг друга, разве нет? Почему бы не прибегнуть… э-э… к средствам предохранения?

— Нет.

Он знал, почему ее раса, почти полностью, не приемлет контрацепцию. Дети — сильный родительский инстинкт обоих супругов — вот что держит их вместе. Если тебя обнимают хрупкие крылышки и маленькая головка прижимается к твоей груди, ты забываешь о неизбежных трениях и муках супружеской жизни так же, словно ты — счастливый в браке человек.

— Мы могли бы отложить нашу свадьбу до тех пор, пока я не выучусь, а его дело не станет на крыло. — Аринниан вспомнил, что Водан совместно с другими юношами из Ворот Бури, Горячих Вод и Каровых Озер завел лесотехническую фирму. — Но если будет война — каах, ведь он в резерве флота.

Она безотчетно положила руку ему на плечо. Он оперся на локоть, чтобы просунуть свободную руку ей под крылья и обнять ее напрягшееся тельце. А потом стал шептать ей, своей названой сестре с детских лет, все утешительные слова, какие только приходили на ум.

Утром им стало веселее. Не в ифрийской натуре было задумываться и кудахтать, тем более что они были живородящими, и люди-птицы тоже старались отвыкнуть от этой привычки. Сегодня весь клан Литрана, кроме нескольких домочадцев, остающихся смотреть за усадьбой, летит на гору, где собирается окружной круат. По дороге к ним присоединятся другие семьи Ворот Бури, а на месте они встретятся с другими чотами в полном сборе. Как ни мрачен повод для нынешнего собрания, на нем не обойдется без всегдашнего оживления, веселья, деловых разговоров и развлечений.

И рассвет сулил ясный день, и дул попутный ветер.

При звуке трубы Литран спикировал с верхушки своей башни. Все вокруг расправляли крылья, обнажая жаберные щели, в которых алела насыщаемая кислородом ткань. Крылья хлопали — ифриане отрывались от земли, взмывали вверх с воздушным потоком и строились в ряды. И вот весь отряд полетел на восток, за скалы.

Аринниан держался рядом с Эйат. Она улыбнулась ему и запела. У нее был красивый голос, почти сопрано, превращавший горловую речь планха в сладостное журчание. Походная песня, которая звучала сейчас, предназначалась для Аринниана — он в свое время перевел ее на англик, хотя и чувствовал, что не сумел передать всю экспрессию и яркость слов:

Авалон совершает оборот за 11 часов 22 минуты и 12 секунд, а ось его наклонена к плоскости орбиты на 21 градус по сравнению с нормой. Поэтому в Грее, который стоит примерно на 43-м градусе северной широты, ночи всегда коротки, а летом и вовсе длятся какой-то миг. Дэниел Холм спрашивал себя, не оттого ли он так устает.

Вряд ли. Ведь он здесь родился. И его предки, прибывшие вместе с Фолкейном, жили здесь на протяжении нескольких веков. И если отдельные люди способны менять свой суточный ритм — он сам не раз проделывал это в космосе, — то и вся раса, безусловно, способна. Медики говорят, что куда опаснее жить при силе тяжести, составляющей всего восемьдесят процентов от земной: это требует перестройки всего жидкостного баланса и кинестезии. Впрочем, испытания людей несравнимы с теми, которым подверглись колонисты другого вида. Ифрианам пришлось заново приспосабливать свой цикл воспроизводства к иному дню, году, весу, климату, режиму питания — к иному миру. Неудивительно, что в первые несколько поколений их прирост был невелик. Однако они выжили — и теперь процветают.

Поэтому нелепо полагать, что человек может устать от чего-нибудь, кроме избытка работы — ну и возраст сказывается, несмотря на антисенильные препараты. Впрочем, так ли уж нелепо? Может быть, когда ты стареешь, приближаясь к своим усопшим и ко всем, что ушли раньше их, — ты приближаешься к своему началу, к родине человека, которую ты никогда не видел, но все же помнишь?

«Хватит, перестань! Кто сказал, что восемьдесят четыре — это старость?» Холм достал из кармана сигару и обрезал кончик, а потом сделал излишне сильную затяжку, раскуривая ее.

Он был невысокого роста и крепкого сложения, носил оливковый мундир и мешковатые брюки — форма людей, служащих в ифрийских вооруженных силах. На примесь монголоидной расы в его крови указывали круглая голова, широкое лицо, высокие скулы, полные губы и короткий нос; кавказской расе он был обязан серыми глазами, кожей, которая была бы светлой, если бы он не отдавал все свободное время охоте и садоводству, а также волосами, которые, хоть и седели на голове, на груди оставались густыми и черными. Бороду он сводил, как большинство мужчин на планете.