Николай Бойков - Залив белого призрака

— Я полярник! Из Антарктиды!

— А-а?! 3 Антарктиды?! Куяльник?! Так я може тож со Жмеринки, хе! Понаихалы тут — гарному москалю ступить некуда…

Данила встал на ноги и обреченно разглядывал мокро-грязные свои брюки и свитер, зло сплюнул:

— Гады! Я три года на льдине… Там люди-герои! А здесь — подонки…

Дядька-шофёр развёл руки в стороны и присел, приговаривая:

— Дывись, яка цаца. Так тебя як челюскинца — на руках носить трэба? Геро-ой… цаца… Ось я — то ж герой: три года у Москви, пашпорт россиянина купыв, прописан у Москви… я — герой! Бо я — живу кажин дэнь. Чи у Жмеринки, чи на Харькови, а чи на Шереметьевском родроме, во! Уразумел? Не?.. Ту-то твоя беда, хлопчик: ты со льду того спрыгнул и порешив, шо теперь ты можешь, як кот на солнышки: лапки до небу, та глазки жмур… А хиба жизнь остановилась? А хиба кончилась? А може, кумекаешь, тута не жизнь? Може тольки на льду тоим грудью прягись та мужиком стой?! Не, хлопчик. И тута жизни живут, та мрут от усталости. Героически! Это я тебе говорю, ба сам кажен день, як тот Саша Матросов на амбразуру, так ото за баранку и-иы! — крутю в москали! Легко ли? Тут тоби ни на льду, посередь птичек какающих, тут тоби середь моря людского. Горького-оо… То тоби учить и учить ещё, полярничок!.. Ох, картыну с тэбе писать зараз — москаль посеред асфальту чистого, гы-ы!.. Улыбнись, хлопчик… Кончай беду думать! Москва вокруг, чего и не жить-то?!.. Не Нтарктыда под микроскопом тут — дождь як у Жмеринки! Слышь, москаль… — Он одной рукой поддерживал парня, а другой ловил капли на грязную ладонь…

Это и было спасением: дождь, холод, голос и жить… хочется.

Через месяц, случайно, встретил на Тверской самолётного попутчика. Тот обрадовался искренне, сразу представился: «Олег Игоревич». Сказал, что часто вспоминал и жалел, что не обменялись телефонами. Когда сели за столик и выпили за встречу, открылся:

— Я быка за рога беру сразу, крутить не буду. Я вам, Данила, предложение хочу сделать.

— Вы, простите, не голубой? — Данила никак не мог найти нужный тон и потому злился на себя и пикировал собеседника. Но тот понимал и посмеивался:

— Нет, я не в том смысле. Бизнес-предложение. Вы ведь, как-никак специалист по Антарктиде? А у меня своя фирма. Со всеми бумагами и лицензиями, вплоть до ООН.

— Ого?! А ООН-то зачем?

— Бизнес, дорогой мой, теперь и коллега, надеюсь…

— И что мы производить будем?

На маленькой эстраде, медленно вращающейся посреди зала, яркая блондинка, полуодетая и посасывающая микрофон, шептала в него осовремененное ретро: «Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка, полная червонцев и уе…».

— Воду. Питьевую воду. Вы же говорили мне сами, что полмира страдает от недостатка воды. Помните? Ваши слова и идея ваша. Все честно. Я только кое-кого привлёк, кое-кого уговорил. Идея витает в воздухе! Тает, можно сказать, играя на теме и созвучиях, а? Африка, Азия… Тут — боль-ша-а-йя программа. Болыли-и-йе деньгии! Деньги идут через всякие фонды, проекты, благотворительные организации и комитеты спасения… Им, конечно, совершенно неважно — каков результат… Им надо вложить капитал… Кому-то это дает послабление от налогов… Кому-то — красивую рекламу. Имя международного спасителя… гуманного спонсора.

— Подождите-подождите! Вы плохо себе представляете — эта идея со льдом — это такое затратное производство. Спонсоров не хватит.

— Хватит!!! Какое производство?! Зачем? Антарктида покрыта двухкилометровым слоем льда — это сколько воды?..

— Но её невозможно доставить туда, где она нужна?

— И не нужно. Сегодня — важна идея, миссия. Месси-йяа!!!

— А ООН? Юнеско?! Они-то причём?

— А там тоже нуждаются в глобальных проектах. Мирового масштаба и времени! Мы им это даём, и они существуют в своих кабинетах и креслах. И они нам дают не ту мелочь, которую пальцами пересчитать можно, а Капитал денег… Финансовый рынок! Весь мир!.. Фонды! Президенты и секретари. Банки и наблюдательные советы! Газеты! Программы! Космический круговорот денег. Косми-и-чес-кий! И всем — хорошо!

— Но воды-то не будет?!

Размечтавшийся шеф откинулся в кресле, разглядывая Данилу взглядом снисходительным, и слегка досадуя на него:

— Разве я вам не говорил: шо-о-уу! Барабаны и трубы! Карнавал вселенского шоу завладел миром. Затопил выше крыши! Песня и танец. Смех и Потоп! Ликование в горькой маске! Ниагара сквозь пальцы… Гольфстрим и торнадо… Без бомб и насилия. Никакого насилия! Только бой барабанов на празднике масок. Разум — растаял. Шоу-ууу!

«…Ландыши, ландыши! Светлого мая приве-ет…», — шелестела губами блондинка и слала кому-то воздушный поцелуй.

— Но воды-то не будет?

— Не будет! — добродушно улыбнулся в ответ Олег Игоревич, не смущаясь собственного откровения и облизывая губы… — Будет Красивое ожидание, только не надо говорить — чего… — и помахал блондинке-пластинке.

Данила отрешенно смотрел на шикарный интерьер ресторанного зала, на огромную и сверкающую рекламу на улице за окном, на далёкие купола над крышами. «Церквей-то, церквей понастроили — грехи, что ль замаливать?», — отчетливо произнёс Петруха из жизни-памяти.

Официант во фраке менял на столе приборы. Олег Игоревич продолжал говорить что-то и смеялся, сам себя слушая… Две девочки на диванчике за угловым столиком с двумя бокалами сосали тонкие сигаретки и оценивали мужчин…

Самая дорогая столица мира блистала сверкающими и дорогими машинами. Гудели в небесах над ней серебристые лайнеры из далёких стран. В шахтах могущественных банков перегружали банкноты и золото. «…А здесь ни у кого нет денег, их только передают из рук в руки…», — вспомнил слова таможенника. Газеты миллионами крутились в гудящих типографиях и выплевывались на улицы, как сосиски и пиво, как липучая жвачка ненужных соблазнов. И город жевал эти газеты и бросал под ноги на тротуар, в кожуру от бананов и на порванные презервативы. Все торопились и бежали мимо. Мимо витрин, стен, афиш, лиц… Мимо друг друга. Не слушая и отворачиваясь. Плача и смеясь… Никто никому не был нужен. Как не нужны были горы безвкусных продуктов, безумно красивых и дорогих платьев, математически совершенно составленных текстов и умных речей. Никому…

Олег Игоревич повернулся к громадному экрану настенного телевизора. Данила посмотрел тоже, но неожиданная слеза накатилась, настоящая, будто Антарктида была рядом: «…Смейся, дружище, смейся! — кричал Петька. — К этой жизни нельзя относиться всерьёз! — Он подмигивал, корча гримасы и улыбаясь рязанской своею рожей… Петруха-Петруха, ни пера и ни пуха… Со скалы далеко было видно море. Начальник экспедиции сказал речь. С соседней станции приехали поляки, и девочка-радистка беззвучно плакала, сжав ладонями рот. И парни потели, укладывая пирамидой холодные камни. Над Петиным мысом…»