Андрей Измайлов - День свершений [сборник]

К ночи у меня поднялась температура. Горела кожа. Ломило все тело. Я переработалась и сгорела на солнце. Про глаза Павлу не рассказала. Он и без того всю ночь возился со мной и всю ночь читал мне морали. И как он не знал, что подумать. И как он извелся в ожидании. И какая я дура. И так далее в том же духе… Я была полностью с ним согласна, плакала от физической слабости и клялась, что сама не знаю, что на меня накатило. Но в глубине сознания уже отчетливо вызревала мысль, что лучшего дня не было в моей жизни.

В воскресенье утром я снова поехала полоть.

Павел ходил надутый. Алексей Палыч поглядывал на меня с любопытством. Мне не нравился его взгляд, и я напрямик спросила:

— Я что, сильно отклонилась от нормы?

Свекор ответил, как всегда, глубокомысленно и занудно:

— Не стану скрывать от тебя, дорогая, что твое поведение — если, разумеется, ты говоришь правду и действительно провела эти дни на поле, а это скорее всего именно правда, так как руки твои распухли и с трудом держат чашку, — так вот: твое поведение, моя милая, выглядит довольно-таки неадекватным по отношению к тебе — такой, какой я всегда тебя знал… Судя по всему, что-то в тебе изменилось. Что? Трудно пока сказать со всей определенностью, но к этим переменам, как мне кажется, следует присмотреться, — и свекор обратил на меня свой коронный прищур лучшего диагноста города.

— Дорогой Алексей Палыч! — ответила я. — Не тратьте на меня понапрасну вашего драгоценного времени и вашего великолепного прищура: я и без него отношусь к вам с уважением. Но мое уважение может сильно подтаять, если вы станете убеждать меня, что желание хорошо сделать порученную тебе работу подлежит какому-то особенному анализу, что оно ненормально.

— Жаль, детка, что ты меня не поняла. Я ведь только хотел сказать, что это желание прежде посещало тебя не так уж часто…

Я отмахнулась от благожелательной навязчивости свекра и помчалась на работу. Но пока я спускалась по лестнице и шла к автобусной остановке, я все время раздумывала над его словами: неужели он прав, и я действительно заболела? Интересно, что бы он сказал, если бы узнал про желтушечные глаза над полем?.. Нетрудно догадаться, что хорошего ничего бы он не сказал.

Несколько взбудораженная, я пришла в институт. А тут все было, как обычно. В нашей комнате Лидия Мартыновна показывала всем желающим духи и непременно добавляла: «Муж подарил. Сказал: ты и большего достойна, но в магазине ничего дороже не было». Николаша устраивался у телефона с записной книжкой — обзванивать знакомых: знакомых у него тысячи, а домашнего телефона нет. Манечка Кукина печатала на машинке стихи, которые сочинила вчера к грядущему через год юбилею шефа. Возле нее болтался Игорь Сергеевич и восторгался стихами, а заодно как бы ненароком оглаживал плечики автора.

Первым моим побуждением было пойти к Ленке — с этого начинался почти каждый мой рабочий день — и поболтать о прошедших выходных. Но, во-первых, мои выходные прошли — я понимала это — несколько странно, а во-вторых, мною вдруг овладело чувство стыда: я вспомнила о таблицах. Почти два месяца они валяются необработанными в моем столе. И шеф о них уже даже не спрашивает…

Я расчехлила счетную машинку, разложила таблицы и принялась за работу. Однако сосредоточиться было трудно: мешали шум и гам вокруг. Я терпела целых полчаса. Но потом не выдержала и, выждав, — когда Николаша в очередной раз положил трубку, громко произнесла:

— Хотелось бы, чтобы кто-нибудь объяснил мне, где я нахожусь? Почему в одно ухо ко мне долетают пошлые строчки пошлых стихов, отражающих подхалимский дух нашего сектора, а в другое влезают голоса мужчин и женщин, на разные лады обсуждающих то, что не имеет никакого отношения к работе…

Все обернулись и слушали меня, раскрыв рты. Николаша улыбался своей ехидной улыбочкой, давая понять, что он одобряет мою шутку и рад подыграть ей.

— Представьте себе, что вы приходите к открытию магазина и не застаете за прилавком продавца, — продолжала я все с тем же пафосом. — Какой же хай поднимете вы, не правда ли, Лидия Мартыновна? Так почему же у себя-то на рабочем месте вы считаете возможным не работать?! И больше того — мешаете работать другим!

Справедливое мое возмущение изливалось, не принося никакого видимого результата. Больше того. Теперь уже все от души смеялись.

Пожалуй, разумнее всего было сейчас поддержать этот смех. Я вспомнила, как всю вторую половину дня в пятницу мы просидели этой же теплой компанией в этой же комнате, пили чай и кофе, рассказывали анекдоты и побасенки и были очень довольны тем, что шеф ушел сразу после обеда. И я тоже была довольна! Стыд…

Нет, я смеяться не стала. Я разыскала у себя в столе наушники. Демонстративно надела их. И опять принялась за работу. Кажется, в комнате установилось недоумение и раздражение. Но меня — пока, по крайней мере, — это не задевало.

Потом появился шеф. Кажется, сказал что-то одобрительное, увидев меня за работой. Но я только на секунду оторвалась от таблиц, чтобы кивнуть ему, а наушников не снимала.

Потом меня похлопали по плечу. Я подняла голову: рядом стоял Николаша и показывал глазами на телефонную трубку, лежащую возле аппарата.

Я с неохотой стащила наушники и подошла к телефону. Николаша говорил мне:

— Странный какой-то звонок. Наверное, междугородная.

— Алле, — сказала я в трубку.

Там стояло какое-то свистящее молчание. Свекровь, что ли, с юга пробивается?

— Алле! — произнесла я уже погромче.

Никто не откликался. И безотчетный страх овладел мною:

— Алле!!! — крикнула я с нервным придыханием.

— Ну чего орешь-то? Я не глухой, — сказали в трубке. — Как живешь?

— Кто это говорит?! — спросила я, и страх мой принял вполне определенные очертания: я уже знала, чей это голос.

— Тебя еще терпят? — спросили меня, проигнорировав мой вопрос.

— А вам какое дело? — взорвалась я. — Как вы узнали мой телефон? Не смейте мне звонить!

— Значит, есть дело, — ответил мерзавец и гаденько рассмеялся, — в гости тебя сегодня приглашаю, — и повесил трубку.

Телефон узнал, имя… Гости какие-то…

— Кто звонил? С кем это ты так? Только скажи, в следующий раз пошлю его подальше… — озабоченно говорил мне Николаша.

Меня тронула его готовность помочь, но раздражение я сорвала на нем:

— Отвяжись! — бросила я омерзительным бабьим взвизгом и вернулась к своим таблицам.

За работой я постепенно забывала свой страх, хотя до конца он меня так и не оставлял. Глаза над полем могли мне привидеться, но звонок был реальным, его слышали, Николаша подходил к телефону, позвал меня. Что нужно от меня этому автобусному хаму?..