Андрей Измайлов - День свершений [сборник]

Я напилась в кухне чаю. Кухня запросто могла бы вместить всю нашу четырехкомнатную квартиру. Соседей было немного. Я, как сумела, удовлетворила их любопытство: рассказала им, кто я и что я. И пошла спать.

Засыпать было горько.

В половине двенадцатого меня разбудил свекор. Он пришел не один.

Я сидела на краю постели в купальном халате с ощущением не затихшего во сне горя и тупо смотрела на Алексея Палыча и незнакомца.

— Знакомься, — сказал Алексей Палыч, — это мой друг, замечательный человек и экстрасенс…

Интеллигентное, хотя и несколько испитое лицо экстрасенса было исполнено не то душевного, не то желудочного страдания и было вполне симпатично. Я бы рискнула, хотя и с некоторой натяжкой, назвать это лицо одухотворенным.

— Мне тоже нравится ваше лицо, — сказал экстрасенс неожиданно низким и тихим голосом.

Я вздрогнула.

— В вашем лице, — продолжал экстрасенс, — беда. А я люблю людей, которые не избежали испытания бедой. Настоящей бедой, что называется, полновесной, — он улыбнулся сочувственно. — Не понимаю пока, что вас больше задело: несостоятельность ваша в любви или несостоятельность ваша в науке… Трудно сказать…

В его проницательности было что-то сверхъестественное.

Я все сидела на кровати, а он принялся расхаживать по комнате, как будто к чему-то принюхиваясь и время от времени разводя руками. Вдруг он замер и стоял так довольно долго: закрыв глаза и сложив руки на груди.

— Да, несомненно, — сказал он через некоторое время. — Кровать нужно поставить сюда. Самое безопасное место здесь.

Я не удержалась:

— Переставлять кровать будете вы с Алексеем Палычем — у меня на это силенок не хватит…

Экстрасенс взорвался:

— Не смейтесь!.. Слишком легко высмеивать то, чего попросту не можешь понять!..

Я притихла. А Алексей Палыч сказал ему:

— Не обращай внимания, она же просто маленькая дурочка… Маленькая дурочка с подбитым глазом…

До чего же все-таки бестактен Алексей Палыч. Я прикрыла глаз ладонью. Но экстрасенс и не посмотрел в мою сторону. Он стоял сосредоточенный, почти впавший в транс. Потом забормотал:

— Да, да, да… Дурочка, и не понимает до конца… Ведь кругом опутана… Кругом!.. И сила-то какая!.. Зло всепроницаемо. На что только не способна злая и целенаправленная воля… Правда, все в рамках системы…

Он бормотал, а мне стало жутко.

Сумасшедший? Или правда — экстра?

— Сила… — бормотал он. — Ох, какая же сила… Я против нее — ничто… Пустое место, — тут он повернулся к Алексею Палычу и совершенно буднично добавил: — Ты прав, это по моей части. Скверная история, мой друг. Интеллигент против самого Дьявола Хамства. У меня нет никаких шансов. Могу только ослабить… Впрочем… Есть там одно обнадеживающее обстоятельство: чем-то она сумела его напугать… — Он повернулся ко мне: — Давно он вас проклял?

— Кто?

— Вам лучше знать.

— В пятницу вечером, — ответила я. — Только что значит «проклял»?

— Правильно, — вмешался Алексей Палыч, перебивая меня, — именно в пятницу. Потому что уже в субботу утром она усвистала на поле.

Я вспомнила поле. Как давно это было — целая жизнь прошла. И как, оказывается, недавно. При воспоминании о поле мне стало хорошо. Какое-то тепло разлилось во мне…

— Она еще и счастлива! — воскликнул с отчаянием экстрасенс. — Да вы понимаете, куда идете?! Какой ужасный путь открылся перед вами?!

— Не знаю. Поле — это было прекрасно. Так уже никогда не будет…

— Будет, очень даже будет. У вас теперь только так и будет. И в глазах людей вы навсегда станете идиоткой…

— Глаза людей?.. — я вспомнила Ленку, Лидию Мартыновну, директора. — Глаза людей — абстракция… В ваших глазах я идиоткой никогда не буду…

Экстрасенс только вздохнул.

Он сидел передо мной на стуле — единственный в мире человек, который и понимал меня, и сочувствовал мне, и хотел помочь, и знал, может быть, чем мне помочь можно. Мне следовало бы лишь благодарить его за это. Но вместо слов благодарности я сказала:

— А вообще-то вы хоть догадываетесь, что вы шарлатан?

Алексей Палыч вскрикнул:

— Замолчи!

Экстрасенс остановил его движением руки:

— Пусть выговорится. Она иначе не может, неужели тебё не ясно. Да к тому же не она первая называет меня шарлатаном — тебе ли не знать…

Черт подери!.. Да что же это я! Он ведь похож на меня. Ему же тоже не верят, над ним смеются, его боятся и его не понимают. И я — я! — смею накидываться на него. Я все это понимала, но остановиться не могла — меня несло.

— Да, да! И не стройте из себя этаких существ высшего порядка! И вы, и свекор мой просто ненормальные. И на самом деле понимаете в этой жизни не больше моего… Только больше моего напичканы суевериями и фантазерством. И жуликами вас не назовешь только потому, что вы в своем шарлатанстве бескорыстны…

— Пойдем отсюда! — решительно сказал Алексей Палыч, обращаясь к другу. — Я не желаю больше это слушать.

— Мы, конечно, пойдем. Но девочку мне искренне жаль: дело гораздо хуже, чем я думал…

Они ушли. Я была очень недовольна собой.

Среди ночи, надсаживаясь, я с грохотом передвинула кровать в тот угол, который указал экстрасенс. Долго маялась без сна.

Конечно, приятнее знать, что ты просто-напросто проклята, а не сошла с ума. Но с другой стороны — лучше сойти с ума и подчиняться злым силам твоего собственного духа, чем быть в своем уме и плясать под дудку какого-то хама. Я хотела бунтовать сама по себе.

Две недели прошли в сплошном мраке бойкотов, скандалов, скандальчиков и сцен с истериками, вроде той, что закатила мне Манечка Кукина, когда я заметила ей, что взять и унести домой блокнот и ручку для использования в личных целях — все равно что с мясокомбината упереть кусок мяса и палку колбасы: и в том и в другом случае это воровство.

Не хватало рабочего дня. Некогда было перекусить. Я составляла жалобы и объяснительные. Перепечатывала их дома под копирку и рассылала по нужным адресам. Я приводила в порядок свою статью для общей монографии сектора. Подгоняла все «хвосты», которые оставались за мной в общем секторальном исследовании. О диссертации и не вспоминала: решила не защищаться. Это мое решение шеф воспринял как плевок в душу и был со мной холоден. И все же, когда я подала ему заявление об уходе из института, он очень разволновался, побежал к директору, обозвал меня дурой несусветной, но заявление спустя неделю подписал.

Сегодня в отделе кадров я получила документы. Белокурая заведующая, которая до сих пор не могла прийти в себя после моей «проверки дисциплины», оформила все быстро и тщательно: боялась, наверное, что я передумаю.