Андрей Измайлов - День свершений [сборник]

Профессор покачал головой. Потом выговорил:

— Мне будет звонить начальник спецслужбы, — он приподнялся и отодвинулся вместе со стулом метра на два. — Я здесь подожду, хорошо? Я буду дышать в сторону.

Щеки дежурного затряслись.

— Паразит, — просипел он, и тут до него дошел смысл всей фразы. Он подобрался, на лице проступила дисциплина. — Извините, господин профессор. Сорвалось.

Мимо шли люди, возвращаясь со смены. Потом шли люди, уходящие на смену. Косились на скрюченную фигуру, резко высвеченную висящей под жестяным абажуром лампой, старались обойти подальше, непроизвольно задерживали дыхание. Когда зазвонил наконец телефон, дежурный стремительно схватил трубку, буркнул что-то и тотчас сказал елейно:

— Да-да-да, сейчас. Тут он.

Протянул трубку в сторону профессора:

— Вас.

— Спасибо, — ответил профессор, вставая. Принял трубку — дежурный отдернул руку, будто боясь обжечься, соприкоснувшись с профессором кожей пальцев — и, немного послушав, произнес: — Моя жена разрешила мне поехать сегодня. Только тогда уж давайте не будем терять времени.

— Я очень рад, — бодро и товарищески произнес голос начальника спецслужбы. — И я очень рад за вас. Я был уверен, что вы с супругой примете правильное решение.

Девочка держала зеркало.

Женщина перед зеркалом тщательно, но спешно массировала увядшую шею, провисшие щеки, расшлепывала морщинки у глаз и губ. Слюнила пальцы, укладывала до времени поседевшие клочья волос. Примеривала лица: кокетливая улыбка, застенчиво опущенный взор, страстная запрокинутость, взволнованное забытье.

— Левее поверни, дуреха. К свету.

— Хорошо, тетенька.

Девочка утопала в мешке комбинезона. Штанины, прихваченные у щиколоток резинками, свешивались поверх и при каждом шаге мели заплеванный линолеум. Из широкого ворота торчали тоненькая шея, ключицы и, чуть не до половины, плечи; казалось, дунь или топни посильнее — и вытряхнешь ее через этот ворот.

— Теперь — брысь! Сиди тихо. Да не вороти рожу, а присматривайся покудова, как чего…

— Я присматриваюсь, — ответила девочка, с натугой поднимая зеркало. — Вы не сердитесь, тетенька, я за ширмочкой сижу и все-все запоминаю.

— Бестолочь непутевая! Куда зеркало-то поволокла! В угол! На полку, где стояло!

— Ой… а я уж за ширму… — беззащитно улыбнулась девочка.

Тетенька достала из коробки маленький бумажный кулек, путаясь пальцами, развернула. Открылся заскорузлый, со следами зубов комочек жвачки; тетенька взяла его губами и начала сосредоточенно жевать, пусто глядя перед собою. Девочка, приблизившись, осторожно тронула кончиками пальцев песочные часы, й тетенька сразу очнулась: замахала руками, замычала:

— Положь!

Девочка шарахнулась.

— Оборву лапищи! — резинка едва не вылетела, тетенька языком пихнула ее за щеку. — Я тебе пощупаю! Вещь хрупкая, стеклянная, редкая… поработай, тогда щупай!

— Тетенька, миленькая, — едва не плача, выговорила девочка, — да я когда скажете. Я же разве когда отказывалась? Это вы же сами: рано да рано…

— Конечно, — сварливо сказала тетенька. — Замнут тебя в полдня. Ведь в чем душа держится… Кормлю, кормлю — за что кормлю? Меня уж соседки и то спрашивают: дура, спрашивают, ну за что ты ее кормишь? Ведь половину отдаю, честь по чести. Чего не растешь, глистуся? — почти нежно спросила она.

— Я не знаю…

— Видно, уж на роду мне, — пробормотала тетенька, лихорадочно двигая челюстями. — Мальца сбагрила, так тебя дьяволы на меня вынесли…

Мотая головой, она аккуратно выплюнула резинку в бумажку и, завернув, положила на прежнее место. Пальцем сделала девочке повелительный знак — та нагнулась, — широко открыв рот, дохнула ей прямо в лицо.

— Не воняет?

— Душисто… — ответила девочка.

— Брысь теперь!

Девочка юркнула за обшарпанную, покосившуюся ширму. Она не боялась тетеньку и не обижалась на нее. Она помнила, как недавно один из пришедших — пожилой, перхотливый стражник, — запутавшись в своих ремнях и застежках, буркнул: «Встала бы да помогла, колода! За что мы вас кормим?» И хотя именно он уплатил тетеньке этой самой, очень полезной для дела жевательной резинкой, девочка понимала, как горько бывает тетеньке порой и как ей необходим кто-то младший и подчиненный.

— Тетенька, — только и спросила она из-за ширмы, — а правда нас завтра уведут, где хорошо?

— Молчи, дура! — в панике закричала тетенька. — Молчи, чего не понимаешь! Кто глупости слушает да повторяет где ни попадя, тех всех стражники заберут! Вот уж будет тебе хорошо!

Девочка съежилась и застыла, приникнув к щелке, в то время как тетенька, пробормотав: «Все пойдут — так и мы пойдем…» — и умостившись на трубно екающей кровати, нажала кнопку — в холле, освещенном прерывистым светом жужжащей газосветной трубки, мигнула груша лампочки над дверью. Дверь начала открываться, а девочка вдруг почувствовала, что больше не в силах ни смотреть, ни слушать; к горлу у нее подкатило, руки дернулись к лицу, чтобы намертво захлопнуть глаза, а если удастся, и уши — и замерли на полпути, потому что в комнату, одетый лишь в пыльную — рубашку? тунику? тряпку? — спокойно вошел мальчик.

С разинутым ртом тетенька приподнялась на локте. Потом, захлопав другой рукой по столику и не сводя с гостя остекленевшего взгляда, машинально нащупала и перевернула песочные часы — подставка громко цокнула в тишине, и, казалось, стало слышно, как течет песок. Девочка забыла дышать.

— Ты… — выдавила тетенька, — ты… ко мне? — Она порывисто села, сбросила ноги на пол — протяжно закричали пружины. Одернула подол рубахи, непроизвольно попытавшись прикрыть тошнотворные колени. — 3-зачем?

Мальчик молчал, холодно глядя ей в лицо. Щеки ее вдруг стали пунцовыми.

— Господи, да что я!.. Миленький… иди, ну… не бойся…

— Ты меня не помнишь? — спросил мальчик.

— Помню, — упавшим голосом сказала тетенька и нервно собрала у горла ворот. — Только я тогда знать не знала, что ты такой… — Совсем робко, тихонько спросила: — А… а правду говорят, будто от тебя… детки могут… От этих-то от всех грязь только одна… А?

— Ты хотела бы ребенка?

Напряжение вдруг спало. Тетенька поникла и кивнула почти равнодушно.

— Он был бы тебе благодарен?

— За что?

— За себя.

— Нас рожали — не спрашивали, — огрызнулась она. Потом мечтательно проговорила: — Я б его баюкала…

Мальчик демонстративно обвел комнату взглядом, спросил хлестко, как выстрелил:

— Здесь?

Она набычилась. Злобно выкрикнула:

— Ты зачем пришел? Ты мучить меня пришел? Вали отсюдова!

— Разве у тебя не было детей?

Она смотрела непримиримо.

— А я?

Она не сразу поняла. Потом вцепилась себе в голову, топорща жидкие волосы, так скрупулезно уложенные только что.