Сергей Маслов - «Приключения, фантастика» 1996 № 06

— Перестарались? — грозно сверкнул глазами лысый и… неожиданно горестно вздохнул. В груди у него непонятно защемило, и он изумленно подумал: «Господи! Что это я, жалею его, что ли? Этого старикашку? Этого прохвоста, предателя?! Нет. Нет!.. Не дай Бог еще перевертышем стать. Нет. Нет! Не хочу!.. Все больше ноги моей там не будет, на этой дьявольской границе! Все!..»

— Он был совсем дохлый, шеф… — стал плаксиво оправдываться первый; его неестественно узко посаженные глазки лихорадочно забегали, но уже в следующий момент, учуяв несерьезность опасности, стеснительно уткнулись в красный коврик дорожки.

Лысый свел гармошкой лоб, коснулся ладонью затылка, поправил там скудные остатки некогда роскошных локонов, дернул головой:

— Выходит, так мы и не узнаем, как этот паршивый тип устроил нам цирк с подменой картины и тайным ходом для беглеца? — И не спеша, изучающе, обвел взглядом своих ретивых сотрудников. Помолчал, поиграл желваками, а затем рявкнул, разбрасывая слюни: — Что я буду сегодня вечером докладывать Первому, а?! — Он бешено выкатил на них свои налившиеся кровью глаза и грозно распорядился: — Чтобы к трем часам дня этот мерзавец стоял у меня здесь! — И резко выкинул руку в сторону замерших по стойке смирно, обезумевших от страха мраков; перевел дых, смачно высморкался в огромный белый платок и уже спокойнее прибавил: — А картина лежала тут! — И с силой ткнул длинным корявым пальцем в гладкий пластик стола.

Галинка и беглец молча прошли за занавеску, к старухе. Но та уже спала, сипло, со свистом, посапывая и изредка со стоном что-то бормоча во сне. Они, конечно, не стали ее будить, хотя им и интересно было узнать, приходил ли Пантелей Елизарович, Галинка осторожно поправила сползшее на пол одеяло, и они тихо, на цыпочках, вышли из спальни.

Девушка постелила гостю на веранде, а сама устроилась на диване, в прихожей. Примерно в полночь в дверь веранды тихо, но настойчиво постучали.

Беглец тотчас проснулся, вернее, сразу же открыл глаза, так как почти не спал, а находился где-то на грани забытья — между явью и сном, постоянно ощущая свое присутствие, как бы в двух измерениях: здесь, в этой, на первый взгляд, странной, интригующей реальности, нелепо материализованной в виде добротного деревянного жилища, его хозяев — и еще не совсем ему понятных, но, по-видимому, хороших, милых людей, и в другой — неосязаемой, выраженной блеклыми видениями чего-то далекого, доброго, мучительно знакомого и желанного…

Парень оторвал от подушки голову, прислушался, затем резко приподнялся, вскочил на ноги и подбежал к двери.

— Кто там?

— Свои, — раздался тихий хрипловатый голос.

Беглец быстро отпер засовы, осторожно приоткрыл дверь и увидел перед собой толстого низенького человека, закутанного в длинный, до пят, плащ. Его большие оттопыренные уши, неестественно выделявшиеся на белой, с реденьким пушком миниатюрной головке, в свою очередь основательно посаженной на тройной, без шеи, подбородок, навострились и, кажется, даже слегка колыхнулись в поиске подозрительных звуков. А маленькие круглые глазки в обрамлении тонких паутинок морщин, которые неожиданно обрывались у основания приплюснутого шарика, заменяющего нос, настороженно дрогнули, часто захлопали мясистыми веками и недоуменно уперлись в лицо парня.

— Кто вы? — спросил толстяк, чуть приоткрыв розовые, будто у женщины губы.

— Я?.. — опешил беглец. — По-моему, этот вопрос должен исходить от меня.

— Где Галинка? — не обращая на его реплику, опять поинтересовался незнакомец.

— Спит. — И чуть помедлив, добавил уже дружелюбно: — Да вы проходите.

Толстяк тотчас, не медля, внес свое объемистое тело внутрь веранды, сделав ее сразу намного меньше и теснее.

— Разбудить нужно! — ни то попросил, ни то приказал незнакомец и виновато уперся взглядом в парня.

Секунду-другую тот упорно размышлял, — делать это, или не стоит, — и, наконец, решился:

— Хорошо. — И исчез за дверью прихожей. А через минуту вернулся с Галинкой: на ее заспанном, но уже чуточку ухоженном лице застыла тень тревоги и озабоченности.

— Что случилось? — спросила она, хмуро оглядывая незнакомца, однако в следующую секунду уже узнала его: — Маркелыч? Вы?..

— Вам нужно немедленно скрыться! — с ходу выпалил толстяк.

— Почему? Что случилось?..

Маркелыч развел в стороны свои маленькие пухлые руки, пожал плечами, проговорил быстро:

— Только что мне звонил племянник Пантелея Елизаровича и сказал, что его дядя арестован. Вчера вечером его вызывали в Главное Управление, расспрашивали о Пантелее. Он сумел добиться с ним свидания. И вот… — Толстяк запнулся на полуслове, посмотрел на парня, а затем вдруг упавшим голосом подытожил: — Вот, собственно, и все.

— Спасибо, — задумчиво обронила девушка, немного постояла, глядя прямо себе под ноги, затем подняла на беглеца блестящие тревожным огоньком глаза и, встретившись с его вопросительным взглядом, тихо проговорила: — Надо уходить. — И, неожиданно встрепенувшись, стала быстро собираться.

Однако скоро остановилась и, потупившись, опустилась на стул:

— А как же бабушка? — И подняла на мужчин вдруг опечаленные глаза.

Маркелыч шагнул к ней, участливо положил руку на плечо:

— Не беспокойся, дочка, я помогу…

Несколько мгновений она колебалась, но потом решительно мотнула головой и принялась вновь суетиться.

Через полчаса они уже шли по заросшей тропинке, ведущей через их скромный сад на соседнюю улицу. На востоке только-только забрезжил рассвет, пока лишь чуточку приглушив, вернее, размазав бледноватыми мазками яркость соседствующих по горизонту звезд, и поэтому на улице было еще довольно-таки темно.

Беглец шел след в след за Галинкой, ориентируясь в основном по ее светлой косынке, мельтешившей впереди белыми бликами, да еще — по торопливому хлесту девичьих туфель о мокрую и липкую траву.

Вскоре они вышли на открытую местность и огляделись.

— Кажется, там есть проход, — шепнула девушка, вытягивая руку в сторону тусклого просвета между темных силуэтов приземистых зданий, — пошли…

Беглец пошевелил онемело застывшими пальцами в насквозь промокших и раскисших от росы ботинках, — некогда, века полтора назад, сверхмодных и баснословно дорогих, а теперь попросту смешных, карикатурных, — перекинул под мышкой завернутую в тряпку картину и, неприятно чмокая сырыми носками о скользкие подошвы, поплелся за своей спутницей.

Выйдя на твердую, укатанную кромку дороги, они прошли несколько одноэтажных домиков, скорее напоминавших дачи, чем постоянное жилье, и остановились возле одного из них.

— Здесь живет моя хорошая знакомая, — сказала девушка сиплым, вздрагивающим голосом, и беглец понял: или она все еще не оправилась от испуга, или — и это скорее всего — просто сильно продрогла.