Аркадий Стругацкий - Неизвестные Стругацкие: От «Града обреченного» до «Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты

Относительно пистолета у Дональда Наставник говорит Андрею: «Вы, конечно, решили, что Дональд Купер уже отдался в руки полиции, арестован и признался в своих преступлениях…»

Авторы правят: убирают «отдался в руки полиции» и заменяют «признался» на «покаялся». Перечисляя же условия Эксперимента, Наставник о едином языке в Городе напоминает Воронину: «Помните, в первое время вы все допытывались…» Авторы убирают «в первое время», ибо и так ясно, что такой вопрос заинтересовал бы любого попавшего в Город сразу.

О тощем белобрысом интеллигенте, который интересовался гоном на болотах, в черновике говорилось, что он был в помятом костюме.

После того как отряд самообороны (от павианов) покинул человек в шлепанцах, еще один человек, латиноамериканец, тоже вылезает из грузовика «и, сунув большие пальцы под подтяжки, неторопливо пошел прочь». В черновике же, покинув кузов, латиноамериканец сначала «презрительно сплюнул под ноги Фрицу», а затем уже удалился.

Описывая появление Давыдова («По мостовой неторопливо приближалась пароконная телега» и т. д.), Авторы в черновике добавляют: «Позади мужчины, в телеге, горбилась какая-то поклажа, накрытая брезентом».

Возбужденные павианы устремились на крышу и стали ломать там черепицу. В черновике добавление: «и швыряться ею». Позже Авторы убирают лишнюю подробность, так как далее по тексту процесс «швыряния» уже описан.

Давыдов, разговаривая с толпой, отвечает на вопрос интеллигента («У кого гон?») не только пренебрежительно, но и «не взглянув на него». А после предложения Гейгера Давыдову «следовать за мной» действие описывается так: «Взгляды их скрестились. Наступила тягостная тишина». Потом Авторы убирают второе предложение: оно явно здесь лишнее и не соответствует бесшабашности Давыдова.

После рабочей ночи и отражения павианов Воронин, придя домой, сразу «разделся. Догола». В черновике поясняется: «Он хотел бы содрать с себя всё вместе с грязной, потной кожей».

На кухне у Воронина, когда описывается куча грязной посуды, упоминается «кухонный стол», определение «кухонный» (раз уж стоит на кухне, то какой же еще?) убирается.

Сельма заходит к Воронину за сигаретой и, получив просимое, «чиркнула зажигалкой и закурила». В черновике есть подробность: «…зажигалкой, которая неожиданно появилась в ее пальцах…» Тогда же, показывая Андрею транзистор, Сельма «отобрала у него приемник, раздалось хрипение, треск разрядов и заунывное подвывание». В черновике все расписано более подробно: не только «отобрала у него приемник», но и «покрутила какие-то незаметные колесики».

Убирают Авторы и несвойственную Кэнси шутливость. Рассказывая Андрею об операции по поводу окольцевания павианов, в черновике он шутит: «Павианы — твари умные, один там так прямо-таки нацеливается на должность старшего полицейского…»

Была в черновике и такая подробность. При жарком разговоре в гостях у Воронина Фриц Гейгер заявляет: «А я не желаю!», одновременно «пересаживаясь на место Отто, чтобы быть поближе к центру спора».

«Но я здесь свободный человек», — заявляет Давыдов и в черновике добавляет: «…заметьте, в первый раз в жизни».

Разгоревшийся разговор об Эксперименте, Наставниках и Городе прерывает Сельма. Андрей недоволен: «Неожиданно оборвавшийся разговор взбаламутил в нем какой-то неприятный осадок — что-то было недоговорено, что-то было не так понято, не дали ему объяснить, не получилось единства», — и в черновике идет вывод: «…и это ощущение мешало, как заноза».

Дядя Юра вдруг собирается петь, «уставясь своими ерническими светлыми глазами на голые ляжки Сельмы». В черновике объяснение: «…снова задравшей ноги чуть не на спинку кресла…»

«По-видимому, шефу здорово всыпал Главный прокурор», — говорит Андрею Гейгер. В черновике он еще и поясняет: «Дела скапливаются, процент раскрытий хреновый…»

Во время допроса, когда Гейгер бьет Питера Блока, после удара в живот и затем в подбородок Копчик падает. Фриц кричит ему «Встать!», и затем: «Копчик, всхлипывая и задыхаясь, торопливо возился на полу. Лицо Копчика было теперь совсем белое, с прозеленью, глаза выкатились, обезумели, он обильно потел». В черновике между этими двумя предложениями присутствует еще одно: «Фриц подскочил к нему, схватил за воротник и рывком вздернул на ноги». После этого звонит телефон, и, отвечая, Воронин говорит «сквозь зубы». В черновике более обстоятельно поясняется, почему: «…не разжимая зубов, чтобы не стучали». И позже Гейгер говорит о Копчике: «Но напоследок надобно еще проучить немножко». Авторы правят конец фразы: «…надобно проучить слизняка» — и добавляют: «Года три схватит».

Когда шеф полиции излагает Воронину важность дела о Здании, он сообщает: «Так что кроме вас этим занимается и будет заниматься еще кто-то из прокуратуры». В черновике говорится более подробно: «Одновременно с вами и независимо от вас этим делом будет заниматься еще кто-то из прокуратуры».

Когда Гейгер предлагает Воронину во время допросов рассказывать, что он работал в ЧК или ГПУ так же, как сам Гейгер пугает допрашиваемых Гиммлером, в черновике Андрей замечает: «Конечно, сравнивать гестапо с солдатами Железного Феликса…»

Когда Гейгер зачастил к Сельме, Андрей «сказал ему несколько слов». В черновике поясняется: «…сказал Фрицу прямо, что здесь ему ничего не отломится».

Делая вывод из дела о Здании, Андрей Воронин перечисляет те факты, которые его смущали (только ночью, в состоянии опьянения, несообразности в показаниях), «особенно же смущала полная бессмысленность и дикость происходящего». В черновике вместо несколько размытого «дикость происходящего» дается четкое определение: «ненужность такой дикой выдумки».

Дежурного, вызвавшего свидетелей ночью, Воронин в черновике обзывает: «дубина вы безграмотная» — и собирается не «я его, дубину этакую, припеку», а «я на эту дубину напишу рапорт».

Когда Андрей впервые видит Красное Здание, в тексте идет сразу его описание. В черновике есть предуведомление: «Андрей до последнего мгновения был уверен, что все это — вранье, глупый и бессмысленный блеф, мифическая оболочка какого-то антигосударственного заговора; но вот он стоял перед этим Зданием…»

Рассказ о брате, который Воронин услышал в Красном Здании, начинался в черновике более подробно: «Сами знаете, как это было. После войны вся наша слушательская братия принялась устраивать свою судьбу и карьеру — в частности, наперебой ухлестывать за высокопоставленными дочками. А дочки, прямо вам скажу, просто писали — фронтовики, гвардейцы, то-сё, да еще с высшим образованием. Только наш этот кавалер никогда и ни при каких обстоятельствах в этом гоне не участвовал. Конечно, бывало, приходил он на вечеринки…»