Елена Долгова - Предсказатели

Августа передернуло.

— Они меня смущают. Просто иногда приходится выбирать меньшее зло. Я не могу приблизиться к контейнеру и унести его, потому что умру, и, хотя, смерть меня не особенно пугает, брошенным предметом воспользуется кто-нибудь другой, по злому умыслу или по неведению — без разницы. Но можно оставить образец в горах, в безопасном месте, о котором никто не узнает.

— Поэтому вы решили убить последнего свидетеля, меня? — снова спросил магистр.

Мутант не ответил, но Мик понял все.

— Вы прочитали мои мысли, мое прошлое, историю гибели моего отца, еще там, в степи?

— Да.

— Вы вернулись в Порт-Иллири и попытались уничтожить моего друга, единственного, кто знает, где спрятан контейнер и который может взять его в руки безо всякого вреда для себя?

— Да. Сначала я хотел ограничиться наводкой забвения, но понял, что не смогу справиться с вашим приятелем. Тогда я использовал пистолет.

— Ну вы и сволочь.

— Я сострадатель. Мне очень трудно кого-нибудь убить. Но тысячи… сотни тысяч погибших… Поймите, Мик, он, Риордан только один. Я верю в его порядочность, но не доверяю его стойкости. Вас заботят друзья и родные, а меня — только человечество. Каким бы злым и бестолковым оно ни было, я люблю людей как вид и готов сделать все для их выживания.

Ни медик, ни Северин не нашлись, что ответить.

— Почему вы не довели дело до конца? — спросил, наконец, медик.

— Сначала мне помешал настырный потусторонник. Он забрал раненого и спрятал, хотя и не надолго. Потом я не решился стрелять на глазах у Северина.

— Вы еще раз будете меня убивать? — поинтересовался Риордан.

— Нет, — ответил Август очень серьезно. — Кое-что нужно или делать сразу или не повторять никогда. Поэтому я ухожу и не прошу извинений. В конце концов, удачное спасение одного человека компенсирует неудачное убийство другого.

Он встал и удалился, прямой, правильный, добрый и беспощадный, словно охваченный холодным ветром. Мика вывела из задумчивости яростная брань медика, тот ругался самозабвенно и долго, поминая древних демонов и полузабытых богов.

— Вот за это я и не люблю таких как он ребят, — под конец брюзгливо заключил толстяк. — За благо человечества они размажут тебя как какашку. Я рад был забыть место тайника, но не могу. Неплохо было бы иметь сговорчивого товарища — неболтливого, тупого, к тому же невосприимчивого к пси-распаду, чтобы он перепрятал проклятый образец в такое место, о котором я уже и знать не буду. И что же? Таких людей нет. Умерли все, кто имел дело с контейнером, а первым умер тот отморозок, который продал эту штуку твоему отцу. Помню — над телом парня выл пес, почти такой же масти, как твой. Джури привез свое животное из Ахара, он говорил, что подобрал ничейную тварь в степи, они везде ходили вместе…

Риордан все говорил и говорил, но Северин уже не слушал друга.

— Я знаю такого товарища — не болтливого и, как ни странно, невосприимчивого. Он пробыл близ контейнера и все-таки остался жив.

— Кто? — сердито спросил магистр.

— Разгадка была близка, мы просто не замечали ее… Я даже не знал, какое странное существо устроилось рядом со мной.

— Да кто же? — повысил голос Риордан, встряхивая за плечо заторможенного Мика.

— Общая собака, моя и Джури, эта самая собака Лотер…

Путь до границы с Арбелом Келлер проделал в одиночку на купленном каре. Поддельный конфедеральный жетон выглядел безупречно, подозрения могла вызвать только норма-ментальность водителя, но он купил шлем и не снимал его даже на ночь.

Приграничный берег Таджо белел заносами, в окулярах бинокля как пупки торчали сторожевые вышки. С этого момента шлем грозил сделаться бесполезным и даже опасным — потревожить какого-нибудь штатного пророка охраны, но выбросить единственную защиту у Юлия не поднималась рука. Он ограничился тем, что выдавил из височного гнезда блок питания и сунул его в рюкзак, на дно, положил туда же шлем, обернув оба предмета пленкой. Машину пришлось загнать в овраг и там оставить. Это увеличивало годовой долг самого Келлера, однако он решил не думать о неприятностях раньше времени. Два дня прошли почти без толку. Мерзлая река блестящей полосой тянулась на север. Голое ледяное поле просматривалось насквозь. Там, где ключи впадали в основное русло, лед истончался до темного провала полыньи. По ночам совсем близко фыркали одичавшие пони. Временами их табун появлялся у воды, полуразумные животные позволяли трогать себя, но при попытке сесть верхом лягались и отбегали в сторону. Поломанный наст подсказывал, где кормится табун — на противоположном берегу, в Арбеле. Юлий потратил часть пищевых концентратов, задабривая вожака.

Даже в самые глухие часы ночи южную сторону горизонта окрашивал всполохами огней Мемфис. Там было физически комфортно, но опасно.

Келлер в Мемфис не сунулся, он остался на пустоши, для укрытий выбирал густые, хоть и безлиственные от холода заросли, часто меняя место, каждый раз сооружая шалаш из веток. В остальное время думал, ждал и грел пальцы возле спиртовки, бесстрастно наблюдая, как убывает запас горючего. Решение сложилось само собой, в то самое утро, когда иллирианец разглядывал полосу странно истончившегося снега. В летние месяцы самый внимательный наблюдатель не понял бы ничего, но кабель, зарытый поздней осенью, выдавал себя этой полосой. Келлер не поддался соблазну перерезать медный нерв сигнализации… Он начал действовать, лишь отоспавшись и отогрев пальцы — сначала долбил мерзлую почву, понемногу обнажая кабель, потом аккуратно вспорол плотную оболочку ножом. Крошка-кибер впился контактами в сердцевину линии, замыкая ее на себя. Келлер выждал, не грянет ли тревога, но стояла тишина — лишь уныло свистела метель. Вчерашняя видеозапись пошла в систему, создавая ложный сигнал: образец сонного зимнего спокойствия…

Очень жаль, но кибера пришлось оставить возле кабеля. Садиться на пони верхом Келлер не решился, но шаг коротконогих лошадей позволял человеку не отставать. «Теперь все зависит от того, замаскирует ли их аура мою».

Животные, не торопясь, переходили реку по льду. На фоне белесого неба зимы ясно выступили силуэты вышек, там, в специальных коконах, грезят в полусне чужие пророки…

Над суевериями можно смеяться, но не считаться с ними нельзя. Референт Оттона никогда не сомневался в проницательности священников Разума, да и в беспощадности тоже. Над мохнатыми спинами пони клубился легкий пар. Речной лед кончился, сменился кочкам чужой земли, верхушки вышек скрылись за цепью пологих холмов, и Юлий успокоился — самое опасное место он уже проскочил. Через полчаса (слишком поздно), с конфедерального берега донесся унылый и бесполезный сигнал тревоги.