Сергей Барк - Второй урок. Сидерис [СИ]

Сильно ударившись нижней частью, я сжал зубы и автоматически потянулся к замку на груди — щелчок — я метнулся вон.

Вырвавшись в ослепительный мир Геркона, я не сразу понял, где разноцветными языками полыхает жар, поедая искорёженный ЛА. Через секунду после темной кабины взгляд выхватил пожар впереди, и я рванул с места.

Ветер свистел в ушах, а я уже считал минуты — прошло около двух минут; пока я приземлился и пока добегу… У меня одна минута, всего одна, как тогда с дядей, в пещере… когда казалось, что в нос бьет запах собственной обугливающейся плоти.

Всего минута!

Я замер в двух метрах от груды горящего челнока, хватая воздух легкими. Пламя жадно облизывало машину, оставляя пока не тронутыми лишь краешки крыла. Я кинулся к двери и понял, что снаружи её не открыть! Разве что как консервную банку. Но чем?! Даже если пробью обшивку, в ней просто появится дыра, я не войду, и Азул не выйдет.

Полминуты, — отсчитывал я оставшееся время. Стоп! У входа должен быть рычаг аварийного открывания двери! Если пробью отверстие и сумею дотянуться!.. Но как узнать, где он? Все модели разные, а если ударю в сам рычаг, что тогда?

Время вышло.

Удар сердца, и я создал крошечную сферу, еще секунда до второго удара, а она уже увеличилась до моего роста и я сделал шаг внутрь.

Светлый эфемерный шар окутал сознание, теперь никакая боль в мире не пробьет мой идеальный щит, даже если из груди вынут сердце, я смогу видеть, пока кровь не вытечет настолько, чтобы отключить мозг.

Концентрирую энергию на ударе и пробиваю обшивку насквозь слева, параллельно вижу, как мое тело облизывает все тот же голодный монстр огня. Судорожно щупаю рукой внутренности челнока — ничего! Ну давай же!

Пламя пробует мою одежду и волосы на вкус.

Наношу второй удар, выше. Концентрация силы и поддержание оболочки отнимают много энергии, но обшивка снова проламывается, словно яичная скорлупа. Рука судорожно хватает стены! Рычаг!

Рывок!

Дверь с хлопком выносит в сторону, открывая проход. Уже минута прошла с тех пор, как испарилась пена!

Врываюсь в кабину, чувствуя реальность многими плоскостями, словно на мультиэкране, транслирующим всю сеть каналов одновременно. Моя кожа горит, одежда пылает, почти ничего не видно; возникает ощущение, что еще немного, и я просто задохнусь от удушливой гари.

Но я не останавливаюсь, не позволяю себе такой роскоши! От меня и так уже немного осталось, сбежать сейчас, значит проиграть все, проиграть жизнь! Свою? Чужую? Неважно!

Где же ты, урод! Ненависть и желание отыскать парня в этом аду нестерпимы.

У нас нет времени! И зачем я пожелал ему смерти?

Сознание работает словно отдельный механизм, вот бы я мог защитить и тело, словно сознание, покрыв спасительной пеной руки, ноги, голову…

Нашел!

Хватаю руку, дергаю, застрял — не пускает ремень. Автоматическим движением выхватываю из ботинка нож — его я раздобыл еще на Альфе, во время каникул — не зря. Волоку тело, как мешок, к выходу.

Воздух! Жадно дышу!

Мы оба горим! То, во что превратился Азул, отвратительно. Пурпурно-алые и оранжево-коричневые нарывы стирают тело имрахца. От пучка светлых волос ничего не осталось, только почерневшие уши торчат по бокам головы. Одежда — ошметками. Кидаю его оземь, пытаюсь потушить извивающийся в пляске огонь, кое-где мне это удается. И вижу, что мои руки выглядят почти так же, как и Азул.

Я горю!

Зачем я пожелал ему смерти?

Слова мелькнули и погасли в темном углу сознания.

Не останавливаюсь, бросаюсь на землю, катаюсь, вскакиваю, продолжаю терзать тело Азула, таская по сухой мертвой пыли обмякшую тушку.

Не хочу проверять пульс! Не хочу знать, что этот урод сдох от болевого шока!

Энергия иссякает, ее впитывает голодная почва изможденной планеты. Выбившись из сил, падаю на Азула.

Как бы все-таки хорошо было, если бы сфера сохраняла от боли не только сознание, — где-то далеко размышляю я. Уже не здесь, но где-то близко, с обрыва реальности смотрю изнутри неприступной оболочки, как пленка растекается по моему телу, та самая, не позволяющая гореть. Сантиметры, участки — всего меня поглощает бледно-синяя пелена. Чудесный сон утешает моё испепеленное я, что развеется вместе с пеплом через секунды…

Вижу шею Азула, вспухшую сплошным розово-красным волдырем — хорошо, что не его лицо. Кажется, хватаю его за горло и хочу придушить. Это он виноват, что мы оба здесь сгорим… вижу Санару… она танцует с кнутом лучше… лучше всех… пленка течет вверх по моей руке, стекает на парня и по шее плавится панцирем вокруг…

Сволочь… какая же ты сволочь… Азул…

Директор Хорнос стоял у окна больничной палаты и ждал когда проснется Азул. Мальчик приходил в себя уже несколько раз, и во время каждого пробуждения, как только сознание окрепло достаточно чтобы припомнить жуткое событие, требовал разъяснений, пока однажды не вспомнил, как его понесло к земле…

И тогда ему становилось плохо.

Он начинал кричать, что «во всем виноват мерзкий фризиец!», и медбратьям не оставалось ничего другого, кроме как вкалывать очередную порцию сильнодействующего снотворного, раз за разом спасая подростка от нервного срыва.

Но Хорнос не собирался спешить, выясняя все обстоятельства крушения ЛА Азула, прежде чем что-либо объяснять — особенно учитывая, что у этих двоих уже вышел серьезный конфликт. И теперь приходилось действовать особенно осторожно, чтобы не усугубить ситуацию еще больше, если, конечно, это было возможным с тем, что он собирался рассказать имрахцу через несколько минут.

Азул пошевелился — как и говорил врач, он очнулся в течение получаса. Торопить парня директор не стал, давая время прийти в себя. Тот глубоко задышал, заметался и распахнул ярко-зеленые, в свете люминесцентных ламп, глаза.

— Директор, — мальчик сразу же поймал образ коренастого мужчины привалившегося к подоконнику.

— Рад, что с тобой все в порядке, Азул.

Тот потянулся к стакану воды на алюминиевой стойке рядом и сделал глоток, не отводя глаз от директора, будто боялся, что тот испарится, стоит лишь на секунду отвернуться.

«Удивительно», — подумал про себя директор. Кожа парня восстановилась полностью, навсегда поглотив те жуткие кровавые раны и потрескавшиеся черные огарки конечностей. Около пяти суток Азула не вынимали из восстановительной капсулы, наращивая ткани слоями на оголённых после операции мышцах.

— Что случилось? — без вступлений потребовал парень.

— Ты попал в аварию и чуть не сгорел…

— Почему произошла авария? — не давая директору закончить, бестактно перебил Азул.

Хорнос сдержался, он был готов к чему-то подобному, но все же ему так хотелось отвесить нахальному мальчишке увесистый подзатыльник.