Жюль Верн - Властелин мира [сборник]

Дорогой ценой досталась партизанам эта победа. Восемь убитых, тринадцать раненых да несколько десятков оглушенных и временно ослепленных интегратором — таковы потери ночного боя.

Но этот бой — не первый и не последний. Еще будут и будут бессонные ночи, штурмовые походы, наступления и отступления. И поэтому колонна усталых людей не плетется, а идет быстрым, четким шагом. Потаенными тропами, через горный хребет, в глубь «римбы», которая и прячет и кормит отважных.

На перевале колонну догнала Парима. Девушка еще издали начала искать глазами самого высокого, самого широкоплечего. Но его нигде не было видно.

— Ми-Ха-Ло… Где Ми-Ха-Ло? — обеспокоенно спросила она у одного из бойцов.

Боец, не отвечая, грустно склонил голову.

И тут Парима поняла, что случилось что-то очень страшное, непоправимое…

Расталкивая людей, она бросилась вперед… и остановилась, окаменев. Перед ней двигались носилки, на которых лежал ее любимый.

— Убит?? — Парима вскрикнула, пересекла путь санитарам. — Стойте!.. Убит… Не несите его в «римбу»!..

Он любил солнце…

Уже не в силах сдержать себя, она, рыдая, упала на неподвижное тело.

— Что ты делаешь, сумасшедшая! — закричал санитар, оттаскивая ее за плечи. — Ми-Ха-Ло не убит, он ранен!

— Ранен? — Парима вскочила на ноги и, еще не веря, прошептала: — Ми-Ха-Ло, это я… Ми-Ха-Ло, ты меня слышишь?

Михаил ничего не видел и не слышал. Он был тяжело ранен в голову. Но он дышал. Он жил. И этого достаточно.

— Отойди. Я понесу, — девушка взялась за один край носилок. — Медленнее!.. Ему очень больно.

И вновь колонна двинулась вперед, — терять времени было нельзя.

…Рассеивался туман над перевалом. С каждой минутой светлело, голубело небо.

Всходило солнце, и надо было ожидать, что грядущий день будет безоблачным.

Раздался мелодичный гудок. Петр Сергеевич Щеглов, подойдя к визефону, нажал кнопку:

— Слушаю.

Абонент молчал. Экран не вспыхивал.

— Слушаю вас, товарищ!

И вновь ни звука. Но контрольная лампочка горела, и это свидетельствовало, что аппарат исправен.

— Товарищ, вы, вероятно, впервые имеете дело с визефоном?.. Нажмите красную кнопку рядом с диском.

Едва он это произнес, как вмиг по экрану пробежали разноцветные линии, приобрели плотность и яркость, отчетливость и рельеф, обрисовали фигуру миловидной смуглой девушки в красном платье.

— Парима! — вскрикнул Щеглов. — Каким образом?..

— Почему не писали?.. Где вы сейчас?.. Немедленно приезжайте сюда!

— Я здесь, в Москве… Вылетела неожиданно, ракетопланом…

Девушка, вероятно, еще не пришла в себя после молниеносного путешествия в стратосфере, не свыклась с мыслью, что она оказалась в Советском Союзе. Ее лицо было беспомощным и растерянным.

— А где… Ми-Ха-Ло?.. — Парима зарделась, запнулась: она давно овладела русским языком, но в этот миг с губ сорвалось то имя, которое навсегда осталось в ее сердце.

— Ми-Ха-Ло работает… — Щеглов смутился и не мог этого скрыть.

— Михаил болен?.. С ним что-нибудь случилось?.. — Парима беспокойно сдвинула брови, подошла ближе к экрану. — Говорите… Сразу же говорите… Я не получала от него писем почти месяц.

— Нет, все в порядке, Парима. Просто я не хочу, чтобы…

Сзади с грохотом упал стул. Из гостиной в кабинет, ощупывая руками воздух, шел Лымарь.

— Парима?.. — переспросил он горько. — Вы пишете ей письмо?.. Не нужно… — Михаил наткнулся на стол, поморщился от боли. — То есть напишите. Но все, как есть. Хватит ее обманывать. Я слеп, да. И письма за меня пишет инженер Щеглов.

Щеглов сделал Париме торопливый знак и, не погасив экран визефона, выключил микрофон и динамик. Затем подошел к Михаилу, посадил его на диван и сказал:

— Хорошо. Письма писал я. Что же дальше?

Михаил вскипел:

— Петр Сергеевич! Я уважаю вас, как родного отца. Но… нельзя шутить. С этим не шутят… Парима знала меня сильным, зрячим. А теперь…

Щеглов взял его руку, крепко сжал ее:

— Я не шучу, мой друг. И никто, кроме подлецов, не решится издеваться над чужой бедой… Но Париме я не напишу… так как написал об этом уже четыре года тому назад. Она знает обо всем. И лишь о том, что тебе восстановили слух, я не успел написать.

— Написали?? Четыре года назад?

Лымарь склонил голову.

Острая боль сжимала его сердце: почему все так случилось?.. Какая несправедливость судьбы: иметь чистые, неповрежденные глаза, и — не видеть почти ничего, едва различать свет, потому что пуля повредила участок мозга, ведающий зрением…

Выходит, что обманывали не Париму, а его… И у Паримы вместо любви теперь — жалость. Жалость к калеке…

— Михаил! — укоризненно сказал Щеглов.

Лымарь не шевельнулся. Тогда Щеглов подошел к визефону, повернул аппарат экраном в эту сторону и включил микрофон.

— Успокойте, — сказал он шепотом Париме. — Ему нельзя волноваться.

Но девушка его не видела и не слышала; она тянулась взглядом куда-то в сторону, к шкафу. Ей, вероятно, было плохо видно, и она даже налегла на экран.

Щеглов придвинул аппарат еще ближе, и по тому, как заблестели глаза Паримы, понял: теперь видит.

— Ми-Ха-Ло… — прошептала девушка. — Ты на меня не сердишься, Ми-Ха-Ло?

Это не было умышленным обращением к прошлому, — к тем далеким дням, когда там, в малайских джунглях, лишь зарождалась их любовь. Губы сами произносили то, что хотело сказать сердце.

А Михаилу, как тогда в «радиорубке», казалось: мерещится, звучит в мозгу нежное-нежное, давнее-давнее… Пробыв три с половиной года почти глухим, он все еще не свыкся с восстановлением слуха.

— Ми-Ха-Ло… Мой милый, мой хороший… Я знаю все… И вот приехала, чтобы быть всегда с тобой…

Михаил вскочил, лихорадочно обвел комнату взглядом невидящих глаз, вскрикнул:

— Петр Сергеевич, я схожу с ума… Я слышу голос Паримы…

— Нет, нет, дорогой, — тепло ответил Щеглов. — Это действительно ее голос.

— Не может быть! — взволновался Лымарь. — Я не хочу… Я не могу…

— Вот видишь — нервы! — засмеялся Щеглов, погрозив Париме пальцем. — Придется отложить лечение. Парима приедет дней через…

— Мой дорогой, — тихо и радостно сказала Парима. — Я уже приехала. Петр Сергеевич, как добраться к вам?

Михаил бросился на голос. Сдвинул стул. Ударился о тумбу визефона. Обхватил руками холодное стекло экрана.

— Парима!!

Как часто бывает, что человек страдает, тяготится жизнью, а горе-то воображаемое.

Чаще всего это случается с влюбленными. И он и она жить не могут друг без друга. Это видят все вокруг, и только они сами не способны разобраться в своих чувствах. Бредут в пьянящем тумане, вздыхают, не замечая ничего и никого, а за ними стелется, стелется ромашковый след. «Любит — не любит»… Как назло, всегда выпадает «не любит»… Вот тебе и трагедия… А встретятся невзначай эти двое на майской росистой тропке, в саду, залитом лунным светом, или даже молча послушают до утра соловья, — вот и станет понятным все, что было таким простым и одновременно таким запутанным.