Харлан Эллисон - Парень и его премии [антология]

Генри Лейк Спаннинг, руки и ноги которого были скованы — цепь от них тянулась к широкому анодированному стальному поясу — sans нимб, прошаркал в мою сторону. И его неопреновые подошвы касались белых плиток, не вызывая неблагозвучного диссонанса.

Я наблюдал, как Спаннинг идет через всю комнату, а он смотрел на меня в ответ. Я подумал: «Ага, она рассказала ему, что я могу читать мысли. Что ж, поглядим, как именно ты попытаешься не впустить меня в свой пейзаж».

Снаружи, только по тому, как он ковылял и выглядел, я не мог понять, трахнул ли Спаннинг Элли. Но я знал, что такое должно было произойти. Как-то. Даже в огромной клетке. Даже здесь.

Он остановился строго напротив меня, положив руки на спинку стула. И ничего не сказал, только одарил меня милейшей улыбкой из всех, что мне доставались в жизни, даже от мамы.

«О, да, — подумал я. — О, боже, именно так».

Или Генри Лейк Спаннинг был самым гениально-харизматичным человеком из всех, что я видел, или был настолько хорош в деле надувательства, что мог заставить незнакомца купить перерезанную глотку.

— Можете его здесь оставить, — сказал я огромному черному брату-громадине.

— Никак нет, сэр.

— Я беру на себя всю ответственность.

— Простите, сэр. Мне сказали, что кто-то должен все время находиться прямо здесь, в этой комнате, вместе с ним и вами.

Я посмотрел на того, кто ждал вместе со мной.

— Это значит, ты тоже остаешься?

Он покачал головой.

— Вероятно, только один из нас.

Я нахмурился.

— Мне нужна абсолютная приватность. А если бы я был здесь в качестве адвоката этого человека, который должен выступать перед судом? Разве тогда вы не должны были бы оставить нас наедине? Разговоры, не подлежащие разглашению в суде, так?

Охранники переглянулись, потом посмотрели на меня и ничего не ответили. Внезапно мистеру Плоский-Как-Нос-На-Вашем-Лице нечего стало сказать, а мускулистой секвойе «приказали».

— Вам сказали, на кого я работаю? Вам сказали, кто послал меня сюда, чтобы я поговорил с этим человеком?

Отсылка к власти часто срабатывает. Они несколько раз пробурчали «дас-сэр-дас-сэр», но лица по-прежнему выражали виноватое: «Простите, сэр, но нам не положено оставлять никого наедине с этим человеком». Для них ничего не изменило бы и то, прилети я на борту «Иеговы-1».

Так что я мысленно сказал: «А по хрен», сказал — и скользнул в их мысли. Не потребовалось много перестановок, чтобы переподключить телефонные провода, перенаправить подземные кабеля, и повысить давление на их мочевые пузыри.

— С другой стороны… — начал первый.

— Думаю, мы могли бы… — сказал великан.

Спустя, может, минуты полторы один из них ушел совсем, а второй стоял за стальной дверью, закрывая спиной двойное окошко, забранное мелкой сеткой. Это эффективно преграждало доступ внутрь комнаты для совещаний и выход из нее. Он стоял там, словно триста спартанцев, противостоящие десяткам тысяч армии Ксеркса при Теплых Воротах. [54] Название «Фермопилы» переводится с др. — греч. «Теплые Ворота».

Генри Лейк Спаннинг молча наблюдал за мной.

— Садись, — сказал я. — Устраивайся поудобнее.

Он отодвинул стул, обошел его и уселся.

— Придвинься ближе к столу.

У него возникли с этим некоторые сложности, учитывая, как были скованы руки. Но он ухватился за край сиденья и тащил стул вперед, пока не уперся животом в стол. Это был привлекательный мужчина, даже для белого. Красивый нос, сильные скулы, глаза цвета воды в туалете, когда бросаешь в него «2000 Флашс». [55] Средство для чистки туалетов. Очень привлекательный мужчина. У меня от него мурашки по коже бегали.

Если бы Дракула выглядел как Ширли Темпл, никто бы не проткнул его сердце колом. Если бы Гарри Трумэн выглядел как Фредди Крюгер, он никогда бы не выиграл выборы у Тома Дьюи. Джо Сталин и Саддам Хуссейн выглядели как добрые дядюшки, действительно милые, приятные парни — которым просто ненароком случилось вырезать миллионы мужчин, женщин и детей. Эйб Линкольн выглядел как палач с топором, но его сердце было размером с Гватемалу.

Генри Лейк Спаннинг обладал лицом, которое немедленно вызывает доверие, если засветится в телерекламе. Мужчины с удовольствием отправились бы с ним на рыбалку, женщины бы с радостью потискали его булочки. Бабушки обняли бы — стоило только увидеть. Дети пошли бы за ним прямо в открытую печь. Если бы он умел играть на пикколо, крысы танцевали бы гавот вокруг его ботинок. Что же мы за дурни. Красота не идет дальше кожи. Нельзя судить о книге по обложке.

Опрятность — почти набожность. Костюм принимаем за успешность. Что же мы за дурни.

И что тогда сказать о моей подруге Эллисон Рош?

И какого беса я просто не скользнул в его мысли, чтобы оценить пейзаж?

Почему я медлил?

Потому что он меня пугал.

Пятьдесят шесть доказанных, отвратительных, мерзких убийств с мягкими светлыми волосами сидели в сорока восьми дюймах и смотрели на меня своими голубыми глазами. Ни Гарри, ни Дьюи не имели бы ни шанса.

Так почему я его боялся? Потому что. Вот почему.

Это было чертовски глупо. У меня был целый арсенал, а он был закован. Я ни на миг не верил в то, что думала Элли, — будто он был невиновен. Дьявол, его поймали буквально с руками по локоть, по подмышки в крови, во имя всего святого. Хрен там, невиновен!

«Ладно, Руди, — подумал я, — лезь туда и оглядись».

Но я этого не сделал. Я ждал, пока он что-нибудь скажет.

Он неуверенно улыбнулся мягкой и нервной улыбкой. И сказал:

— Элли просила меня с вами увидеться. Спасибо, что пришли.

Я посмотрел на него — не в него.

Казалось, его тревожит, что он причиняет мне неудобство.

— Но я сомневаюсь, что вы можете что-либо для меня сделать — за оставшиеся три дня.

— Боишься, Спаннинг?

Его губы дрогнули.

— Да, боюсь, мистер Пэйрис. Так боюсь, что дальше и некуда, — его глаза повлажнели.

— Наверное, это помогает тебе понять, что чувствовали твои жертвы, как думаешь?

Он не ответил. И его глаза блестели от влаги.

Спустя секунду, он отодвинул стул и поднялся.

— Спасибо, что пришли, сэр. Мне жаль, что Элли заставила вас потратить время, — он повернулся и пошел к двери. Я впрыгнул в его пейзаж.

«О, боже», — подумал я.

Он был невиновен.

Он не совершил ничего. Совершенно ничего. Абсолютно, без сомнений, без тени сомнения. Элли была права. Я видел там каждый кусочек его пейзажа, каждую складку, каждый изгиб. Все шахты и крысиные лазы. Все овраги и речки. Все прошлое, назад, назад, назад, вплоть до рождения тридцать шесть лет назад в Льюистауне, штат Монтана, что недалеко от Грейт-Фоллс. Каждый день его жизни до минуты, когда его арестовали над выпотрошенной уборщицей, которую настоящий убийца бросил в мусорный контейнер.